Невозможно остановиться

— Я никогда не пью днем, но за знакомство выпью, — отвечаю я глупому Аганбегяну. При этом я изучаю губы Лизы. Явных признаков засосов и укусов вроде бы нет. Но под глазами легкие тени, какие бывают при недосыпе. Узкое, нежное, светлокожее ее лицо страшно похоже на Варенькино, сестричкино. Не возражаю я также против овощного салата и бифштекса с картошкой — пусть платит богатей.

— Мы буквально только что с поезда, — говорит Лизонька, когда официантка, шаркая ногами, уходит.

«А то я не знаю!»

— А ты когда приехал?

— Вероятно, позавчера, — отвечаю.

— Точно не помнишь? — улыбается Лизонька.

Я ее вопрос игнорирую. Я смотрю на красивое, смуглое, крепкое лицо седовласого Ашота. В Армении его родной, понимаете, кровь льется, а он на дальних берегах, понимаете, пьет коньяк и охмуряет чужих зеленоглазых прэлэстниц, нэхороший чэловэк!

— Чем торгуете, Ашот? — нагло спрашиваю я.

Он отвечает, что он, собственно, не торгует, а посредничает. То есть надо понимать так, что он не примитивный торгаш, а современный делец большого размаха. Хрен редьки не слаще. Икра, рыба — вообще морепродукты. Бартер. Долевое участие. Контракты. Сделки. Увлекается, словом. Хочет произвести на меня впечатление. (А на Лизоньку, видимо, уже произвел.) А на хрена мне это все знать? Лучше бы миллион занял, Аганбегян! Но я хвалю его:

— Интересно живете, Ашот!

— Нэт, нэ интэрэсно, — отвергает он.

Ни хрена в сарказме не понимает, не улавливает интонации, зато Лизонька толкает меня под столом ногой — заткнись, мол, Теодоров! Заботливая какая, оберегает своего лощеного Ашотика Миллионовича!

— Ты рыбу не забыл передать моим? — улыбается она, переводя разговор на другое, беспокойно ерзая.

— Нэт, нэ забыл, — отвечаю я с внезапным акцентом.

— Сам занес?

— Ну да, еще чего! У меня дел, знаешь, сколько было, боже мой! У меня минутки не было свободной.

— А как же?

— А я позвонил твоим, и Варенька прибежала.

— Куда?

— Ну, в гостиницу. Я в гостинице жил. Хорошая, Лиза, у тебя сестра. Мне понравилась.

Улыбка с ее лица исчезает. Она хмурится. А я улыбаюсь, как сатир.

Аганбегян же Купюрович встает, говоря, что покурит в холле. Правильно — иди, покури. И, едва он отходит, я гневно приступаю:

— Ну, хороша ты, Семенова! И куда ты с ним собиралась после кабака, интересно знать мне?

— Что за чушь! Никуда. Я есть захотела.

— Ври больше! Так бы тебя этот деляга и отпустил, как же!

— Слушай, перестань. Случайный знакомый. Вот и все.

— Красавец! Папашка! — злобно говорю я.

— Он не старше тебя.

— Но глупей. Я умней его. Скажешь, нет?

— Умней, умней, успокойся.

— Я спешил, Малеевку бросил — такое прекрасное место! — хотел тебя поскорей увидеть, а ты развратничаешь!

— О, Господи! Ну, чего городишь? — кладет она свою руку на мою.

— Ты, Семенова, меня позоришь. Я все-таки известный здесь человек, ты это осознаешь?

— Заткнись, а то рассержусь!

— Хочу знать, сколько любовников у тебя было, пока меня не было! Сколько?

— Ни одного, зануда. Я без тебя скучала.

— А коньяк пьешь с армяшкой.

— Это ты с ним будешь пить, а не я.

— Да, буду! Отомщу ему. А тебя я должен, вообще-то, по правилам зарезать.

— Ну и режь, если дурак, — отвечает наглая Семенова.

— Дома у тебя, Семенова, все в порядке, — продолжаю я. — Сестрица твоя поступает в консерваторию, так я понял. Скромная девочка. Не то, что ты!

Лизочка прищуривается. То есть прищуривает свои зеленые, с искрой глаза. Спрашивает странным голосом:

— И долго вы с ней сидели в гостинице? «Правильней — лежали».

— Нет, недолго, — отвечаю. — А что?

— Ты, надеюсь, ее не соблазнял? — щурится Лизонька.

— Боже мой, за кого ты меня принимаешь! — негодую я, и она тотчас проницательно спрашивает, откуда, интересно, у меня появилось это идиотское «боже мой» да еще с еврейской модуляцией. Я затыкаюсь на миг, но тут же говорю:

— Ну, вот что! Здесь не рассиживаться, поняла? Армянина твоего я под конец застолья, когда расплатится, оскорблю, и сразу поедем ко мне. Я хочу тебя всю тщательно осмотреть, какая ты есть. Я помню, какая ты была! Если ты чуть-чуть другая…

— Тише! Идет! — говорит Лиза.

— Вот и хорошо. Поцелуй меня. Пусть видит.

— Обойдешься! — отвечает Лизонька.