НеВозможно

Выставка открывалась 1 декабря. Поскольку ей предстояло быть в Нью-Йорке, Саша договорилась с детьми провести вместе День благодарения. За пару дней между праздником и вернисажем она как раз успеет все подготовить. Во Франции День благодарения обычно не отмечался, и был прямой резон собраться всем в Нью-Йорке.

Непосредственно перед отъездом из Лондона Ксавье заезжал к Лайаму в студию. И застал у него приятную молодую женщину. Он так и не понял, какие отношения связывают с ней Лайама. Ксавье вдруг пришло в голову, что с Лайама станется притащить ее с собой в Нью-Йорк. Сашу это добьет. Но в глубине души он надеялся, что у Лайама достанет такта этого не делать. Ксавье понимал, как болезненно Саша воспримет появление Лайама в обществе другой женщины. Сама Саша и не пыталась найти замену Лайаму. Ксавье заговорил с ней об этом еще в Париже, за ужином, и у нее на глаза навернулись слезы, так что она не смогла вымолвить ни слова и лишь качала головой. Больше он этой темы не поднимал. Похоже было, что Саша поставила крест на своей личной жизни. В сорок девять лет это было преждевременное решение, но Саша словно ушла в себя и ни с кем не хотела общаться. Единственным ее интересом оставалась галерея. Ксавье был рад, что у нее есть любимое дело и необходимость работать.

– Увидимся в Нью-Йорке! – бодро прокричал ему вслед Лайам. Он пребывал в возбуждении от предстоящей выставки. Имя Саши опять ни разу не прозвучало.

Саша с детьми отметили День благодарения у нее дома. После ужина она с Ксавье отправились прогуляться, а Татьяна присоединилась к своей компании. В третий раз они отмечали этот праздник без Артура, и впервые он прошел не так болезненно. Последовавшие выходные Саша провела в хлопотах о выставке.

Наконец-то прибыли из Лондона работы Лайама.

Когда распечатали ящик с картинами, все ахнули от изумления. Саша даже отошла чуть назад и стала рассматривать их издали, испытывая гордость за Лайама. Он проделал фантастическую работу. Все картины прибыли в целости и сохранности. Саша поставила их вдоль стены и решала, как развесить. За этим занятием она провела всю субботу и воскресенье, а напоследок, уже вечером, стала выбирать, какую из двух самых интересных и самобытных работ выставить при входе, чтобы посетители сразу оценили талант автора. Она была так увлечена, что не слышала, как вошел Лайам. Дверь в галерею была не заперта. Незадолго до этого заезжал Ксавье, и Саша забыла за ним запереть. Итак, она стояла перед двумя последними полотнами, как вдруг раздался знакомый голос, и сердце ее часто забилось. Это был Лайам, прямо с самолета. В черной водолазке и джинсах, в своей неизменной бейсболке, байкерских сапогах и потертой кожаной куртке. Длинный белокурый хвост спускался между лопатками. «Он уже не мой», – сказала себе Саша и обернулась. Она заговорила обманчиво спокойным голосом и смело встретила его взгляд. Лайам и догадаться бы не смог, что это потребовало от нее немалых усилий.

– Работы замечательные, – это были ее первые искренние слова. Она напомнила себе, что теперь она для него только галерист и никто более. Их глаза встретились. Он не подошел и не поцеловал ее даже в щечку. Просто стоял в отдалении и смотрел на нее, а она – на него. Все изменилось. Он был серьезен, печален и утомлен, но красив, как и прежде. – Ты потрудился на славу, Лайам. – Саша в самом деле была восхищена.

– У меня не было выхода, – ответил Лайам.

– Это верно, – согласилась Саша и тут же рассердилась на себя за эту реплику. Ей не хотелось быть с ним нарочито жесткой. С волнением она продолжала: – Какую бы ты выбрал для этой стены, у входа? Я тут уже целый час стою, никак не могу решить.

– Вот эту, – без тени сомнения указал он на самое большое полотно. – А ты как думаешь? – Сашино мнение он по-прежнему ценил очень высоко. У нее был верный глаз, и Лайам всегда питал глубокое уважение к тому, что и как она делает.

– Да, пожалуй. Ты прав. А я что-то растерялась и засомневалась. Но ты, конечно, прав. – Она перенесла картину туда, где ее решили вешать, и Лайам поспешил на помощь. Холст был слишком велик, чтобы нести его одной, но Саша бы справилась. Ей было не впервой задерживаться в галерее допоздна и собственноручно развешивать картины, одновременно воюя со стремянкой, полотном, рулеткой, уровнем, гвоздями и молотком. Лайам с улыбкой смотрел, как она ловко загнала в стену гвоздь и подхватила поданную им картину. Все такая же упрямая и целеустремленная! Ничто не изменилось. Когда она спустилась полюбоваться результатами своего труда, он все еще улыбался. – Вот это да! Смотрится идеально!

Лайам кивнул и окинул картину на стене придирчивым взором художника. И тоже остался доволен.