Невозможность путешествий

Культура Франции конкретна и материальна; она направлена на создание (синтезирование) бытового и, насколько это возможно, метафизического уюта, отчего в ней много типового и повторяющегося. Кажется, отличие Италии от Франции как раз в том и заключается: более мягкий климат и более жесткая сила искусства (в первую очередь, конечно, живописи и скульптуры, во вторую — архитектуры) делает любые населенные пункты сапожка единственными и неповторимыми. А итальянская живопись (особенно фрески и декоративные, расписные украшения, работающие на атмосферу спиритуалистически и интенционально, облучая подведомственные ландшафты эдемскими излучениями), создающая особый синтаксис восприятия мира и всего жизненного уклада, оказывается той самой цивилизационной соединительной тканью, ставшей, впрочем, частью природного ландшафта, позволяющей каждому топосу здесь чувствовать себя на особицу.

Мы же едем не в Италию вообще, но в конкретные города, не так ли?

«В Италии моя душа могла бы беспрестанно восторгаться. Там нет однообразия… […] Франция 1837 года имеет лишь одно действительное преимущество: она королева мысли среди несчастной Европы…»

Так вот. В книге Стендаля важна непредсказуемость не только географических маршрутов (отчего я и выбрал у него именно эту книгу, а не два итальянских путеводителя), но и тематических разворотов, когда нечаянные встречи или перемены погоды мирволят неожиданным отступлениям, которые столь ловко вписываются (ложатся) в канву перемещения, что их уже и отступлениями-то не назовешь.

…Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?

Под воздействием ландшафтов у восприимчивого Стендаля меняется все — от настроения до дискурса и даже жанра, отчего постоянно актуализируемое письмо рифмуется с непредсказуемостью туристических приключений-light. С одной стороны, дремуче-романтическое содержание с описанием древних антропологических типов, населявших эти территории еще при римлянах, а так же история Наполеона и истории про друидов, план будущей постройки железных дорог и биография маршала Рэ (соратник Жанны Д’Арк и прототип Синей бороды), с другой — актуальная ныне бессобытийность.

Экзистенциальная расслабленность, раздробленность. Заброшенность.

Освобожденность.

Рассказчик путешествует один, стараясь избавиться даже от слуги, изредка ходит в театр, почти всегда — в музеи; посещает старинные башни, крепости и даже склады, перемежая массу полезно-бесполезных сведений, которые все равно никогда не запоминаются (в голове можно лишь удержать генеральную интенцию текста, да и то в самом приблизительном, смыслообразном виде), рассказами попутчиков и случайных собеседников, которых торопится презирать.

Новизна книги Стендаля еще и в том, что за обильной пищей для ума он не едет куда-то в заповедные дали, но начинает изучать провинцию родной страны, воспринимая ее одновременно и как столичный житель, и как провинциал, родившийся некогда на прекрасной, но далековатой от центра окраине. (Я, кстати, был в Гренобле в квартире, где Стендаль родился. На доме висит мемориальная доска, но в самой квартире не музей, а контора одного литературного фестиваля, который меня и пригласил.)

«Записки туриста» Стендаль начинает безрадостно: «Край, по которому лежит мой путь, безобразен…», но «Прогулки по Риму» открываются еще более определенно: «Миновав отвратительнейшую страну на свете, которую глупцы называют прекрасной Францией…».

Так что книга эта — своеобразный ответ французов маркизу де Кюстину, оставившему подробное описание России; Стендаль, бывший в русском плену и неоднократно поминающий Россию, выступает критиканом своей собственной родины, которая начинает ему нравиться только где-нибудь совсем уже на юге, да и то только оттого, что там Франция ему начинает напоминать Италию (а, скажем, Гавр больше всех походит на Англию):

«Гренобль слегка возвысился над атмосферой окружающих его предрассудков, благодаря своей большой рассудительности, а Бордо — благодаря блесткам остроумия…»

«Рим, Неаполь и Флоренция» Стендаля

Это та самая книга (одна из трех, написанных Стендалем об Италии и ее искусстве), где, помимо прочего, описывается синдром имени писателя, который часто вспоминается, когда речь заходит о сильных впечатлениях.

Как я и думал, «синдром Стендаля» возникает здесь не особо акцентированно, буквально одним-двумя абзацами, а раздутая слава его с упоминаниями, кочующими из книги в книгу — случайно вытащенная из текстуальной массы карта.