Невозможность путешествий

Понятно почему — даже такой, групповой, туризм в начале 60-х мало кто из советских мог себе позволить, информация сквозь «железный занавес», минуя «официальные источники» практически не просачивалась, из-за чего, во-первых, каждое свидетельство оказывается на вес золота (чем Кочетов беззастенчиво пользуется), а во-вторых, уникальность поездки вглубь капитализма и в самом деле, может, особенно с идеологического перепугу, показаться чем-то предельно опасным. Вот и товарищ Кочетов не теряет бдительности даже в вечно расслабленной Венеции, где группу советских деятелей культуры, собравшихся посетить стекольные лавочки Мурано, окружила масса русскоговорящих кагэбэшников, всячески препятствовавших контактам московских коммунистов с представителями островного пролетариата. Главред «Октября» относится к работе соглядатаев с большим сочувствием, понимая, какую нешуточную опасность представляет «слово правды» для муранских стеклодувов, по итогам встречи способных не коммюнике принять, но вооруженное восстание забацать!

Очень уж неравнодушный человек в поездку отправился. Где-то, к слову, он вспоминает молодого художника Илью Глазунова, «которого то вознесут порой, то вновь опустят, в зависимости от того, кто вдруг и почему поставит ставку на его творчество», а где-то посетует, что не знает итальянский народ хороших советских поэтов, а знает лишь каких-то там «подражателей декадентам…»

Дважды вспоминает Кочетов и провокацию с «Доктором Живаго», а также просит поделиться своего итальянского коллегу мнением о двух волках в овечьей шкуре и получает сочувственный ответ: «Насчет тех молодых ваших писателей, которые под псевдонимами напечатали за рубежом свои произведения? Что же тут сказать… Ну, во-первых, сам по себе поступок ваших инкогнитчиков не вызывает никакой симпатии. Если честный человек с чем-то не согласен, он высказывает это открыто. А если он позволяет себе иметь два лица, он уже нечестный человек. А во-вторых, я не читал их широко разрекламированных книжек. Таких книг, вокруг которых начинается политическая шумиха, я вообще не читаю…».

Так что, можно сказать, что в лице коллеги Кочетов нашел еще одного представителя «искусства для искусства», далекого от актуальности…

Совсем как Гоголь, который нигде не мог думать ни о чем, кроме своих трудов во благо русской литературы, Кочетов везде, даже и на благословенной Сицилии, в Милане и в Турине, куда он отправился через шесть лет уже не в отпуск, но в творческую командировку — для одного очерка пройтись по следам Муссолини, для другого — исследовать стычки неаполитанских мафийцев (sic) с коммунистами (фашизм не пройдет!), не оставляет московских реалий и столичных забот.

«Я не буду описывать ни Сикстинскую капеллу, где заседают конклавы…, ни Станцы Рафаэля, ни Пинакотеку, ни Рафаэлевские лоджии, прекрасная копия которых имеется у нас в Эрмитаже, ни музеи Этрусский и Египетский, ни собрание скульптуры…» — пишет он.

Что же тогда надо описывать, если не то, что описывают все другие?

Что же тогда ты хочешь описывать, Всеволод Анисимович?

Чего же ты хочешь?

Вопрос риторический, так как, хочешь или не хочешь, но ты все равно, описываешь то, чем (кем) являешься; Италия, несмотря на всю ее выпуклость и перегруженность памятниками природы и культуры, оказывается идеально белым экраном, на котором отчетливо проступает твое внутреннее устройство.

Судя по датам в конце шестого тома, очерки свои Кочетов писал не по горячим следам, а как воспоминания, из-за чего фактической информации в «Итальянских страницах» запредельно мало. Любое внешнее впечатление Кочетов, хозяин положения, использует для многократно превышающих его и объемом, и содержанием, всевозможных теоретических выкладок. Активно пользуясь путеводителями и цитируя их (чаще всего подменяя конкретику выписками из бедекеров), такой текст можно написать не выходя из собственной комнаты, так как, повторюсь, Италия — не цель, но средство. И в этом использовании апеннинского колорита Кочетов поразительно традиционен. Он и не скрывает, что под видом путевых заметок создает боевую и активную публицистику.