Невозможный босс

– Слышишь? – спрашиваю я.

– Чего? – недоумевает он.

– Тебя на сцену вызывают.

– Радимир Львович, идите к нам! – снова зовёт конферансье-глашатай.

– С чего бы это?

Мы проталкиваемся к небольшой сцене, стоящей посреди зала. Босс поднимается по ступенькам, а я остаюсь внизу. Неподалёку замечаю Стеллу в окружении нескольких кавалеров. Она увлечённо общается и меня не замечает. Определённо, в платье от Радима она пользуется необыкновенным успехом.

– Идите, идите к нам, Радимир Львович. Дорогие друзья, в этом году наш Золотой Пончик, приз симпатий участников Бала Сладкоежек за лучшее выступление на балу, достаётся группе компаний «Орион». А Радимир Львович становится рыцарем нашего ордена Золотого Пончика.

Зал взрывается аплодисментами.

– Вручает приз Роман Григорьевич Рыков, глава попечительского совета ежегодного Бала Сладкоежек и магистр ордена.

Красивый серьёзный мужчина со статуэткой в виде пончика, отлитого из золота, подходит к Радиму. Он передаёт статуэтку ассистентке и надевает на шею моего босса золотой пончик, насаженный на красивую голубую ленту.

– Ну, Радимир Львович, ты даёшь, – говорит он. – Большой артист. Поздравляю с заслуженной наградой. Долго репетировали такой сложный номер?

Он говорит не в микрофон, но я слышу, потому что стою рядом со сценой.

– Экспромт, – скромно отвечает Радим, протягивая руки за статуэткой. – Практически…

– А теперь, – продолжает ведущий, – пришло время назначить царицу нашего бала. Прошу всех рыцарей золотого пончика подняться на сцену. Стойте-стойте, сэр Радимир, вы же теперь тоже рыцарь.

На сцену поднимается несколько солидных мужчин с пончиками на лентах. Они выстраиваются полукругом, и всё тот же Рыков, выйдя вперёд заявляет:

– Сегодняшней царицей бала избрана вот эта незнакомка.

Его рука указывает на… Стеллу. Она заливается краской и не может понять, что ей делать, совершенно смутившись. Окружающие кавалеры, провожают её на сцену.

– Кто вы, прекрасная дитя, представьтесь, пожалуйста, – обращается к ней ведущий.

Но Стелла, ещё не отошедшая от смущения, ничего не отвечает.

– Это Стелла Казимировна Иванова, – говорит Борзов.

– Повторите ещё раз, сэр Радим, – просит ведущий подставляя микрофон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Это Стелла Казимировна Иванова, – повторяет босс.

– А кто она?

– Это, – Радим оглядывает толпу и найдя в ней меня, смотрит мне прямо в глаза. – Это мой новый личный секретарь.

37. Я уволена

Стелла Казимировна даже ротик от удивления открывает, пытаясь осознать все эти ласки судьбы, свалившиеся на неё совершенно нежданно. Вот что значит делать добрые дела с чистым сердцем. Думаю, это награда. Впрочем, можно ли считать наградой такого босса, как Борзов? Хороший вопрос…

Ну а что чувствую я? Да я и сама не знаю. Мысли вдруг начинают метаться, я пытаюсь понять, что это означает и хорошо это либо ужасно. Я понимаю, что он решил подписать моё заявление. Но почему именно сейчас?

Я поворачиваюсь и иду от сцены, пробираясь через плотно обступившую нас толпу. Мои щёки пылают, а сердце пытается выскочить из груди. И в этот момент со сцены доносится такое знакомое:

– Любавина!

Я оглядываюсь и вижу Радима, сбегающего по лестнице.

Он быстро и энергично подлетает ко мне и схватив под локоть тащит в сторону, туда где мы уже были несколько минут назад. К бару.

– Ты поняла, что я сказал? – спрашивает он, глядя на меня в упор после того, как в один глоток осушает не выпитый в прошлый раз бокал виски.

– Да, – тихо говорю я.

– И?

Я не недоумённо развожу руками:

– Что «и»?

– Ты осознаёшь, что это означает?

– Должно быть, что ты решил меня уволить?

– Да, но почему я принял это решение?

– Потому что я написала заявление по собственному желанию.

Он начинает нервничать.

– Думай! Попытайся понять сама!

– Да чего мне думать-то? Ты решил, вот и объясни. Наверное, увидел Стеллу во всей красе и осознал, что её тебе и не хватало последние лет тридцать пять. Ещё со времён грудного вскармливания.

– Что?! – гневно сверкает он глазами.

– Или решил, что хватит тратить на меня нервы и силы. А может побоялся, что если я не уйду, то ты рано или поздно убьёшь Клима.

Ой, про Клима я зря…

– Чего?! – грозно надвигается он на меня.

– Да кто тебя знает, что у тебя в голове. Мог бы и сам сказать вместо того, чтобы угадайку устраивать. Может, ты меня возненавидел всей душой. Вон, чуть что сразу в крик и брови, как у Геракла, разрывающего пасть льву. Хотя нет, у Геракла слишком умиротворённое лицо, по сравнению с твоим. Так что, судя по всему, видеть меня тебе не очень-то приятно.

Но сама я не хочу верить тому, что говорю. Предчувствие посылает едва уловимые сигналы, что дело не в этом… Однако после собственных слов мне вдруг делается горько, грустно и одиноко. И даже две малюсенькие слезинки появляются в уголках глаз, так мне жалко себя становится.

– Любавина, – вдруг как-то печально и нежно говорит Радим.

Лоб его разглаживается и в глазах разверзаются глубокие изумрудные бездны.

– Ну ты чего… – продолжает он растерянно, – ты чего… Ведь я же… я же тебя люблю…