Невозможный мужчина

– Я сейчас так «поневолнуюсь», что тошно всем будет. Будете все дома сидеть, под моим и Стасика присмотром, – топнула я ногой и, махнув рукой на «адвокатшу», ворвалась в отделение.

Происходившее далее действо иначе как водевилем назвать невозможно. Как в дурном сне я узрела за одной решеткой Дэна и Макса. Оба помятые, взъерошенные, сверкающие друг на друга злыми зенками. У одного – наливающийся благородным черничным цветом фингал на правом глазу, у второго – в кровь разбиты губы и бровь. Снаружи, рядом с решеткой, уткнувшись в нее лбом и мелко трясясь всем телом, стояла Великая и Ужасная.

– Александра Мервиновна, господи, с вами все в порядке? – кинулась я к женщине.

Та только взмахнула слабо рукой и медленно начала сползать по решетке на пол.

– Воды, дайте же воды, не видите, женщине плохо!

– Да хорошо ей, дамочка, ей просто прекрасно, – послышался ленивый голос дежурного.

– О, да-а-а, мне… ик… хорошо-о-о-о, – всхлипывая и икая, произнесла Алекс. – Мне та-а-ак хорошо, как давно не было. – Она опустила прижатую к глазам руку, и я наконец увидела, что Алекс ржет. Ржет неприлично, до слез, всхрапывая и постанывая, размазывая свою карминно-красную помаду по лицу.

– Я вас всех убью. Вот убью и сяду в тюрьму. Там и отдохну от этого дурдома, – внезапно обретя спокойствие, произнесла я.

– Мась…

– Тебя убью первым. Сама родила, сама и убью. И ответственность сама понесу.

– Ну мамасенька, ну мамулечка, ну мамусечка. Ну кто за Стасиком присмотрит, если ты сядешь, а я весь убитый тобой буду, а? – заныл сын-свин.

– Настю попрошу усыновить, она ответственная и добрая, – совсем не добро рявкнула я.

– Светлана Николаевна, с вашей стороны было глупостью поддерживать меня в заблуждении относительно… относительно отношений, связывающих вас с этим… – вклинился в разговор смущенный, улыбающийся разбитыми губищами «мать-его-директор».

– Вас-с-с, гос-с-сподин Ш-ш-шереметьев, я убью, как только выйду, отсидев за первое убийство, – ткнув сквозь решетку указательным пальцем в негодяя, обидевшего кровиночку, злобно прошипела я.

– Ма, это несправедливо! – натурально возмутился сын. – Он хотя бы пожить успел, да ты ему еще фору дашь лет в пятнадцать. Давай уж наоборот, что ли – сперва его, я даже помогу, а потом меня – заодно вдруг передумаешь?

– Так их, Ланочка. Добей придурков. На хер им жить, детей плодить – таким идиотам? – хрюкнула с пола Алекс, удобно устроившаяся в грязном проходе на шикарном норковом манто. – Хотя, конечно, на твоем месте я бы сперва выяснила обстоятельства этой эпохальной битвы титанов. Представь себе, они бились за честь дам, нашу с тобой, дорогая, честь. Оба! Не знаю, как ты, но лично я – польщена несказанно. О! Я сегодня же выложу этот шедевр в своем Инстаграме! – И она снова расхохоталась, протягивая мне усыпанный, полагаю, отнюдь не дешевенькими стразиками, VERTU.

Камера прыгала в руках оператора и не давала рассмотреть картинку, но слова, прозвучавшие перед началом самой, собственно, драки, были слышны отчетливо:

Макс: А что, господин «подписчик», вы, никак, готовы подписываться за многих? На темной улице – за даму бальзаковского возраста, на дискотеке – за юную деву. И сколько берете за свой брутальный рэкет?

Дэн: О, да это ж тот самый не самый умный товарищ начальник! А ты, никак, решился на пластическую операцию? Чё, надоела смазливая рожа в зеркале? А я думал, нынче альфонсикам именно такие и нужны – сладкие да гладкие.

Макс: Похоже, вы можете меня многому научить в этом смысле. Светлана Николаевна, помнится мне, ранее более щепетильно относилась к возрастному цензу своих партнеров.

Дэн: А ты мне Светика сюда не приплетай. Я те за нее операцию и по смене пола проведу. Еще раз вякнешь в ее сторону – яйца всмятку по коленкам потекут.

Макс: Судя по выбору лексики, вы не грозный рэкетир, а подавальщик завтрака в постель, с голой жопой и в кружевном фартучке.

Дэн: Это ты свою форму мне описал, альфонсик? Судя по твоей даме, она на тебя еще и намордник надевает. А сейчас чё без него?

Хрясь.

Бум.

Хэк.

Тыщь.