Невозможный мужчина

– Мортиша, – я не мог не покачать головой, – я тебя и понимаю, и не понимаю одновременно. Ты никогда не хотела быть хорошей для всех. Ты никогда не стремилась к этому. Что такое «самый край»? Кого ты невольно обидела? Тех, кто собирался тебя сожрать с потрохами? Что за упаднические настроения? Ты Толстого перечитала? Непротивление злу насилием? Бросай эту фигню. У тебя юбилей на носу! Ты арендовала «Harmony of the Sea» на неделю. На эти деньги можно лет пять содержать средних размеров российское муниципальное образование где-нить у нас в глубинке. У тебя гостей одних – порядка трех тысяч, да все такие, что я уж не знаю, откуда ты их знаешь. Да примерно столько же артистов, моделей, циркачей и прочей хренотени! Ты должна быть огурцом, и у тебя на это осталось несколько недель всего.

– Максим, малыш…

– И я тебя твоим богом прошу, Алекс, либо прими мою отставку, либо выключись из работы до собственного дня рождения полностью. Отмени все звонки, запрети любые посещения. Не можешь сама, я сделаю это. Ради тебя и твоего спокойствия. Раз тебе это стало так важно, я возьму все твои грехи на себя. Объявлю, что тебе стало хуже – пусть порадуются, гиены – и переключу все звонки на свой телефон. А ты отдыхай. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, мой мальчик. – Алекс поцеловала указательный пальчик и приложила его к экрану. – Спасибо тебе. За все.

Изображение померкло. Я откинулся на кресле, потирая затекшую шею.

Алекс на самом деле успела наворотить непонятных мне дел. Слава богу, практически все можно было отыграть назад. Но позлился я за эти недели знатно. По горячим следам набрал Ника, отдал соответствующие распоряжения и услышал еле уловимый вздох облегчения. Ага. Значит, она и его уже достала своими противоречивыми поступками. Странно ее перемкнуло. Врачи давали довольно обнадеживающие прогнозы. Ничего экстраординарного или совсем уж опасного. Да, этот приступ был довольно сильный, все же семьдесят лет – не шутка даже для такой несгибаемой личности, как Алекс. Но такие, как она, и живут минимум лет до девяноста, тьфу-тьфу три раза.

А мне вот хотя бы до следующего своего дня рождения, что уже совсем на носу, дожить бы и не помереть от эмоциональных качелей, что ежедневно устраивает мне невозможная моя нервомотина.

– Доброе утро, Максим Владимирович…

А голос скачет и дрожит, а глазки в пол, а на щеках так офигенски порозовело, а в голове, сто процентов, вчерашняя сцена, где я в тебе по самое не могу прямо у дверей моей квартиры.

Ты эти проклятущие «добрые утро» в постели мне должна хрипеть-стонать каждый божий день, а не мямлить полностью одетой в приемной.

Алле, Шереметьев, работу давай работай, затыкай фонтан похотливых своих воспоминаний-фантазий хотя бы с восьми до пяти! Вдох-выдох, кровь медленно приливает обратно к мозгу, внутри наступает покой и умиротворение. Что тут у нас по совокупному баллу ОЕЕ по всем филиалам? Выходим выше типичного? О, неплохо, уже больше семидесяти двух, и это еще модернизация только начинается. Можно надеяться, что буквально через полгода подтянемся еще ближе к мировым показателям, там уже не стыдно и на госзаказы выходить…

– Чай? Кофе?

Секс, блин! Ежеутренний! Еще сонно-сладкий, в позе ложки. Но можно и оральный, я не капризный. Главное, чтобы регулярный. Хотя беспорядочный тоже сойдет. Но с тобой. Да ну етить же его через колено! Это я думал, что до той ночи в Питере погано мне было, и вместо мыслей одна офисная порнуха? Сейчас тогда что за херня творится? Почему вроде и дорвался, а все только хуже стало? Прям до клиники, едва ли не хуже, чем тогда в школе, невмоготу. Как траванулся или под наркотой! Ей-богу, сижу как прибитый за столом, потому как встать лишний раз – позорище, взрослый мужик, директор, мать его, и с перманентным полустоячим в штанах. Смотрю в монитор или на бумажки, а вижу все ее, как глаза свои невозможные в шоке распахнула, когда зверем голодным на нее прям в лифте набросился. Ну а что ты хотела, свет мой, сама сказала – на работе мы ни-ни, ни словом, ни делом, ни намеком, ну чисто профи и отношения соответственные. А у меня чуть мозги не выкипают, пока она весь день туда-сюда перед глазами: как ни встанет – и у меня встает, как ни повернется – мне хоть вешайся, ресницы вздрогнут – у меня во рту сушит, рукой шевельнет, а я так и вижу, как царапает все, что под руку попадет, кончая, как простыни комкает, шепча свое «немогу-не-могу-а-а-а-Ма-а-акс!»

Да, зараза, соберись же ты, животина озабоченная! Так, где-то тут у меня завалялся анализ движения денежных средств за предыдущие годы, я же там для себя пометки делал. Где же он? А! Вот он, мой хороший, мой скучный, мой мелким шрифтом набранный, мой на хренадцати листах распечатанный анализ. Ну, другое дело, не совсем я пропащий еще, могу же, когда надо.

– Документы на подпись, Максим Владимирович. Я тут на столе оставлю?

А на щеках румянец, и ноздри тонкие дрожат, словно запах мой ловит, точно так же, как и я ее, реально не надышаться.