Невская легенда

Впереди синел густолесистый берег острова Котлин. Подплыли. Прошли его из края в край. Кроме леса без троп, ничего не нашли. Но тут, с моря, — самая верная защита Петербурга.

«Аршинная команда» обосновалась на Котлине. Прощупывали дно вокруг. Вскоре открылось такое, чему без конца дивились. Снова меряли, подсчитывали. Да, так оно и есть.

Припомнилось Михайле Ивановичу, как при первом походе на устье ставили вешку на фарватере, что капризно отклонялся от серединных отмелей к берегу. И тут, близ Котлина, фарватер шел причудливым, неожиданным изгибом.

К северу от Котлина — сплошь мелководье. Морским судам не пройти. К югу — до самого побережья частые отмели. Но в полуверсте от острова лежал глубокий фарватер, корабельная дорога.

Надо думать, прадеды, ходившие на своих ладьях в заморские страны, могли и не знать о ней, потому что суда были осадкой мельче нынешних. Но возможно, и знали, да с поколениями позабылось.

Выходило так: поставить при той водной дороге крепостцу — форт с пушками в три яруса. И форт станет владыкой всего залива.

Находка стоила многого. Большая победа, добытая не шпагой, а мерой и счетом.

Бомбардирский капитан принялся вытесывать из дерева малый образец форта, придумал, как под основание его спускать на дно залива камни в деревянных коробах. Придумал и название ему — Кроншлот.

Не медля начали насыпать форт при корабельной дороге.

Работы было на много месяцев…

Котлин же нельзя оставлять без зоркого глаза. Дозорная линия протянулась от самого Петербурга далеко в море. Посты стояли на безлюдном берегу, на островках.

Головная застава находилась на оконечности Котлина. Сюда со своими пушкарями переведен был Логин Жихарев.

Такая жизнь Железному носу по нраву. От начальства не близко. Сам себе хозяин. Впереди — вода, позади — лес, и на много верст — ни души.

Служба не трудная. Знай посматривай на море, не появятся ли шведы. Но море было пустынное, будто никто никогда по нему не плавал.

Жихарев и тут наладил небольшой горн с кремневым камнем вместо наковальни, а набор молотов он всегда при батарее возил. Утренний свет лишь забрезжит, а литец и пушкарь, прихрамывая, — это у него уж на всю жизнь осталось — хлопочет в своей мастерской под чистым небом. Чадят сырые угли. Вперебой стучат молотки. Логин то лафеты чинит, то новые железные полосы на колеса натягивает.

— Недолго тут покормимся, — предсказывал Жихарев пушкарям, — дороженька солдатская далекая.

Команда на Котлине порядком поодичала. Хлеб сами пекли, муку привозили из крепости. А мясо рядом ходило, рычало на все лады.

Логин отковал рогатину и взял ею медведицу в ста саженях от заставы. Двоих медвежат поклал в мешок. Они прогрызли ряднину, убежали. Но к вечеру вернулись мать искать.

Молодых пушкарей Железный нос, по обыкновению, ругал постоянно. Иногда — за дело, а иногда просто так, чтобы помнили «субординацию».

— Уйду я от вас, — говорил он, — вот отвоюем, и уйду. В Питере Литейный двор наладят, я там работать стану… Стрелять из пушки — штука нехитрая. Научи — дурень выстрелит. А ты смастери-ка ее, родимую, медную да громовую, чтобы она и дедам и внукам служила… Ведь мы, Жихаревы, кто? Литцы первой руки…

На заставе Логин никому не давал покоя. Гонял пушкарей: дров нарубить, угольев нажечь. Еще задумал он батарею тыном обнести. Потом начал избу строить; осень с ненастьем близка. Потом вышку соорудили, чтобы на деревья понапрасну не лазать.

— Отдохнуть дал бы, — жаловался иной мо́лодец.

— Эва, — неодобрительно отзывался Логин, — какой же ты солдат, если отдыха просишь?..

Прошло немного времени, и покоя на заставе как не бывало. Море ожило.

Началось это так. Солдат на вышке истошным голосом заорал:

— Парус!

Жихарев с трудом залез на вышку. На море вдалеке ясно виднелся плывущий корабль. Не теряя времени, Логин скомандовал вниз, чтобы становились по местам и заряжали.

Спустился на землю. Споро, быстро проверил ядра, запалил фитиль, поднес его к затравке первой пушки, той, которую отливал в Шлиссельбурге.

Сигнальный выстрел всколыхнул тишину. Его повторили береговые дозоры. Не много понадобилось времени, чтобы в Санкт-Петербургской крепости узнали: на море тревога!

Эскадра снялась с якорей. Шнявы понеслись вперед.

Неизвестный парусник плыл спокойно, медленно, то и дело промеряя глубину под килем.

Бомбардирский капитан со своей шнявы перескочил на веревочный трап, поднялся на борт парусника. Снизу, с воды, все видели, как Петр с первых же слов обнял коренастого, длинноволосого шкипера, поцеловал его и сам за лоцмана стал к штурвалу.

Парусник был голландский. Он двинулся по фарватеру, обнесенному вешками.

Санкт-Петербург встречал первый корабль, пришедший из-за моря не с войной, а с миром — торговать, дружить. На радостях из государевой казны шкиперу отвалили пятьсот червонцев, матросам — по триста ефимков.

Среди голландцев многие и раньше бывали в России, хаживали Белым морем в Архангельск.

Сержант Щепотев и шкипер сразу узнали друг друга по встречам на Северной Двине.

— Нравится ли тебе Петербург? — спросил голландца Михайла Иванович.