Невская легенда

Мальчонка метнулся под руку, протянул туфлю, но тут же полетел с крыльца, оглушенный. Вскочил, смахнул с разбитого лица кровь и, не выпрямляясь, побежал прочь. Шуты еще громче заорали, засвистели.

Собаки, натягивая поводки, визжа, кинулись к хозяину. Он нагнулся к лохани, достал кусок кровавого мяса, кинул под ноги. Псы дрались, рвали мясо. Еще и еще куски полетели в лязгающую зубами свору. Окольничий вытер руки о халат. Досадливо покрутил под носом пальцами. Тотчас все смолкло. Егери увели накормленных собак.

Сергей Леонтьевич изумился тишине на огромном дворе. Тишина была какая-то неживая, страшноватая. Показалось даже, что шуты вопили, скоморошили единственно ради того, чтобы тишину эту не расслышать.

Оглоблин подозвал сержанта. Бухвостов подошел.

— Пошто на селе живешь, а не в моем подворье? — спросил окольничий.

О Меньшом Оглоблине сержант немало наслышан был еще в Вышнем Волочке. Род Оглоблиных старинный. С незапамятных времен правили они царской охотой. Иван Большой Оглоблин в последний год царствования Алексея Михайловича упал с коня и разбился насмерть. Наследовал вотчины и дворцовую должность его сын, Иван Меньшой Оглоблин.

Но ему так и не удалось показать себя. Петр Алексеевич псовую охоту не жаловал. Боярина он отставил от должности, велев ему служить по мытной части. Тут выяснилось, что окольничий не знает ни грамоты, ни счета. Приказано было ему учиться. Но как боярская пыха — спесь — не дозволяла потомку рода Оглоблиных слушать наставления простого пономаря, то царь указал ему великий штраф: не жениться, пока не научится грамоте.

С тех пор окольничий безвыездно жил в селе. Пожалуй, он уже смирился со своей обидой. Вдруг велено было боярам немедля явиться к войску. Мало того, негаданно приехал в вотчину петровский сержант набирать холопов в солдаты.

Что же это? Людей своих отдай царю. Боярин в родительском доме, выходит, уже не господин!

Но теперь Оглоблин знал, что ни с Петром, ни с его посланцами спорить не годится. Сержанту он попенял только за то, что тот поселился не на его подворье.

— Прощенья прошу, — ответил Бухвостов, — я солдат и несвычен жить на боярских хлебах.

Приживалы при таком неучтивстве заголосили. Окольничий посмотрел на них и сокрушенно вздохнул. Дескать, слыхали, какие слова говорят самому Оглоблину!

Смиренно, с поклоном подошел седой инок, потряс скуфейкой. Бережно тронул боярский локоток. Оглоблин по-медвежьи неуклюже повернулся, тяжело ступая, ушел с крыльца…

Бухвостову приходилось много разъезжать по окрестным деревням. Ночевать всегда возвращался в Оглоблино.

В солдаты мужики шли с охотой. Не потому, что ждали там калачей с медом. Знали, что на царской службе хлеб горек. В походах семь потов прольешь, а в бою и кровушку не удержишь. Век солдатский — короткий век. Да и не было другого пути избыть тяжкую крепостную неволю.

Как-то к Бухвостову пришел парень, рослый, крепкий, на голове копна рыжих волос, ресницы рыжие, глаза коричневые с золотинкой. Парень, ничего не говоря, скинул свитку, показал исполосованную в кровь спину. Подождал, что скажет сержант. Но тот молчал.

— Видел? — коротко спросил рыжий.

— Ну, видел.

— Пиши в солдаты! — крикнул парень. Скрипнув зубами, он вцепился пальцами в столешницу, толстые доски ходуном заходили. — Эх, тут — смерть, на войне — смерть. Так уж лучше помереть молодецки, хоть душу потешу. Пиши в солдаты!

— Ты из оглоблинских? — задал вопрос Сергей Леонтьевич.

— Из оглоблинского пекла.

— Был я у боярина. Там, вроде, все тихо.

Рыжий упал головой на стол, заворочался, точно давился чем-то.

— Я тебе расскажу про оглоблинскую тишь…

Бухвостов спросил имя, прозвание.

— Чернов я. А зовут Жданом.

— Ну, прощай, Ждан. Приходи завтра.

Рыжий поднялся. Разодранная свитка плохо держалась на плечах, не прикрывала багрового, в подтеках, тела. Сергей Леонтьевич порылся в мешке. Достал белую полотняную рубаху, протянул ее Чернову.

Парень попятился.

— Что ты? Я же замараю кровью.

— Бери.

Прижимая рубаху к груди, Ждан толкнулся в дверь. Может, за всю свою жизнь он впервые услышал доброе слово…

В ту же ночь, после разговора Бухвостова с Черновым, в хате над речным обрывом случилось такое, что поневоле заставило сержанта припомнить слова седого инока про «нечистую силу».

Сергей Леонтьевич проснулся от скрипа половиц в сенях. Скрип был мерный, кто-то шел крадучись. Сержант лежал неподвижно, с открытыми глазами.

Потом начала подаваться дверь. И вдруг через порог скользнуло нечто легкое, белое. Метнулось по освещенному луной полу. Задержалось у печи. Вдруг упала, загремела заслонка.

Сергей Леонтьевич вскочил, одним прыжком кинулся к печи. В руках у него забилось, затрепыхалось.

— Вот дьявольщина, — в недоумении крикнул сержант, — ты кто? Что надо?

Плачущий голос ответил:

— Хлебушка мне, хлебушка…

— Да ты кто?

— Васенка я.

4. «СЛОВО И ДЕЛО»

Девчонка-подросток всю ночь просидела в закутке за печью. Сергей Леонтьевич и добром звал ее, и пытался вытащить из темного убежища. Она, как зверек, царапалась, кусалась. Но хлеб и миску с молоком взяла, унесла в темноту.