Невский проспект

Если совминовцы возвращали книгу в тот же вечер, то остаток его Переплет посвящал ее изучению. В противном случае приходилось ждать следующего дня. Клиенты не жаловались на задержку, хотя Акентьев нарочно затягивал с работой. Все компенсировалось качеством, которое удовлетворяло даже беспощадного в этом вопросе Федора Матвеевича. У последнего интерес Переплета к оккультным изданиям вызвал двоякую реакцию.

– Эти книги – памятник тем, кто пытался проникнуть в тайны мироздания… Само стремление похвально и заслуживает внимания. Только вы этими теориями не увлекайтесь, Саша, – ни к чему повторять ошибки прошлого. Все это лишь ступени, и вели они в никуда. А мы с вами живем, выражаясь газетным языком, в атомном веке. Может, это не самый лучший век, но мракобесием заниматься ни к чему… Относитесь к этому, как к памятнику человеческим заблуждениям.

Акентьев на это согласно кивал и думал, что кое-кто в высшем руководстве самого материалистического государства относится к этим заблуждениям вполне серьезно. А это кое-что да значило.

Он пролистывал страницы толстых фолиантов, заинтересовавших его партнеров из гэбэ. Со старинных страниц, украшенных затейливым орнаментом, на Переплета смотрели причудливые монстры, затейливые формулы по уверениям авторов были способны дать овладевшему ими и богатство, и власть, и деньги. Все, о чем можно мечтать. Однако авторы отчего-то собственными рецептами воспользоваться не смогли. Возможно, расположение звезд было неудачным?

Акентьев недоверчиво качал головой и ухмылялся. И недоверие его было адресовано не столько давно почившим в бозе магам, сколько тем, кто сейчас решил выудить что-то полезное из их фантазий.

Для себя он завел собственный реестр, в который вносил те книги, которые интересовали его нанимателей из гэбэ. Очень интересный получался список. Как-то субботним вечером, спустя месяц после начала сотрудничества с Раковым, Переплет просматривал его, сидя в кресле и покуривая. За окном накрапывал летний дождь, а в квартире стояла благословенная тишина и запах сигарет.

На его столе лежали еще два тома, которые Переплет решил придержать на выходные для изучения. Обе книги были изданы в конце восемнадцатого века, то есть почти двести лет назад, и Акентьев рассудил, что еще несколько дней не играют роли. Он не успел начать чтение, когда в дверь позвонили.

Это был, несомненно, Дрюня со своей дурацкой привычкой вызванивать похоронный марш. Первой мыслью владельца квартиры было послать Григорьева подальше и не открывать, но тот наверняка уже заметил с улицы свет в его комнате. Пришлось впустить. Дрюня сразу расположился в кресле Переплета, посопел обиженно по поводу сорвавшейся затеи с буржуйскими текстами, потом посокрушался из-за того, что не удалось продвинуть Акентьева по комсомольской линии.

– Во-первых, с текстами я тебе ничего железно не обещал! – отвечал на это Переплет. – Это, брат, не так-то все просто. Нет у меня, оказывается, таланта стихотворца. Более того – даже таланта стихо-плетца… А про комсомол даже и не заикайся. Хотя, – он задумался и посмотрел на книги на столе, – я тебе все-таки благодарен.

– Это за что же? – заинтересовался Дрюня.

– За урок, – сказал Переплет, дабы Григорьев не вздумал записать его в должники. – Буду теперь держаться подальше от твоих дружков! В жизни такого убожества не видел!

– Ничего ты, Саня не понимаешь в жизни! – махнул рукой Дрюня. – А я тебя еще хотел свозить в Кронштадт. Там у нас намечается кое-что!

– Благодарю покорно! У меня, Дрюня, морская болезнь!

– Эх ты, крыса сухопутная! – вздохнул комсомольский вожак.

Затем последовали жалобы на трудности работы в нынешнее время, когда всякие ВИА плодятся, как грибы после дождя, и за всем нужен глаз да глаз.

– Ты еще попытайся разок со стишками-то! – попросил он. – Или, может, знаешь какого-нибудь свободного поэта? Это же легкие деньги, блин!

Акентьев задумался.

– Знал я, Дрюня, одного поэта, – сказал он наконец, – но было это давно и неправда…

– Стоп, стоп! – всполошился комсомольский вожак. – Где он сейчас?

Переплет опять помолчал, вдруг поняв, что сам не знает, как ответить на этот вопрос. Еще недавно он не сомневался, что дурак Невский покончил с собой после выпускного. Любовь-морковь, стихоплет несчастный. Но с некоторых пор стало ему казаться, что все не так просто.

– Кто его знает,… – сказал он наконец.

– Если в Питере, то найдем! – заверил его Дрюня. – Ты мне только фамилию скажи! Я его и под землей отыщу!

Переплет посмотрел на него внимательно и вдруг расхохотался. Дрюня пожал плечами и залез в сумку с видом фокусника, который сейчас вытащит белого кролика. Но вытащил он, конечно, не кролика, а бутылку бурбона «Old Tennessee».

– Особенный напиток для надежды переплетного дела Союза! – говорил он, разливая по стаканам.

Переплет заверил его, что на загнивающем Западе это кукурузное пойло – такой же плебейский напиток, как у нас дешевый портвейн. Дрюня не поверил и сослался при этом на ковбоев и пиратов.

– Пираты пили ром! – сказал Акентьев, но от угощения не отказался.