Невский проспект

Нет ничего страшнее бессилия, а ему хорошо было знакомо это чувство. Оно охватывало его тогда, в далеком сорок шестом, когда жернова чудовищной сталинской машины медленно перемалывали его ближайших соратников. Он попытался отвлечься от тягостных раздумий, снял наугад с полки книгу и устроился в кресле. Джон Мильтон, «Потерянный рай» с гравюрами Доре. Так и просидел, силясь погрузиться в текст, не думать о том, что ждет их впереди. Но даже повествование о падении Люцифера возвращало его к собственным мыслям. То, что они делали с коллапсером, было сродни попытке штурмовать небо. Впрочем, советская власть с момента своего основания пыталась присвоить себе божественные функции. Религией была вся большевистская идеология со своими богами, собственным евангелием, ритуалами и паствой, от которой требовалось только одно – верить и не сомневаться. Дело оставалось за немногим – за чудом. И он, Дего, обеспечил, прости господи, это чудо! Насколько далеко зайдут аппетиты господина Сонникова, можно было только догадываться, но Дего был уверен, что он не остановится. Аппетит приходит во время еды…

– Товарищ Дего! – позвал голос.

Бертран Бертранович поднялся по-военному быстро, растер руками лицо и нашел очки, слетевшие во время сна. После двадцати часов работы немудрено уснуть на месте.

Тем временем посетитель прошел по кабинету, внимательно рассматривая обстановку. Над рабочим столом топорщил усы отец народов в металлической рамке, а под ним сияло личико трехлетней Женечки. В коридоре слышались чьи-то шаги. Возле коллапсера постоянно дежурили энкавэдэшники.

К аппарату, однако, не подходили – боялись излучений, которые, по слухам, вызывали бесплодие. Дего слухи не пресекал – чем меньше этой братии рядом, тем лучше.

И этот господин – не дай бог назвать его так вслух! – этот товарищ не посетителем себя чувствовал, а самым настоящим хозяином. В конце концов, от воли этого партийца зависело дальнейшее будущее всего проекта. Сорок пятый год был для профессора Дего не только годом победы, но и временем мучительнейшей неизвестности. Непонятно было – что ждет их дальше! Удачная выброска десанта в сорок третьем, несколько операций, о которых не узнают даже самые дотошные историки, но от которых во многом зависели итоги минувшей войны. Это с одной стороны. С другой – нереализованные возможности, ничтожный, в общем масштабе, эффект, который, по мнению некоторых ответственных работников, бывших в курсе проекта, не оправдывал средств и усилий, вложенных в коллапсер.

Об этом, в частности, и завел речь товарищ, который продолжал бродить по кабинету, заложив руки за спину. Такая у него была манера.

– Я не совсем понимаю, – Дего был полон решимости отстоять свое детище, несмотря ни на что, – какого эффекта можно ждать при минимуме информации?

– В том-то и дело, товарищ Дего, – кивнул гость, – полноценное использование вашей машинки невозможно без прямого сотрудничества с целым рядом служб, что, в свою очередь, невозможно по соображениям безопасности. Я готов изъясниться прямо – сейчас выше всех выгод, которые вы нам можете дать, оказывается проблема безопасности. Если о вашем детище станет известно врагу – трудно сказать, чем это обернется для нашей страны. Секреты быстро перестают быть секретами, дорогой профессор. Однако я пришел не для того, чтобы огласить приговор – есть перспективное направление, в котором мы с вами будем работать в ближайшее время!

Дего тяжело вздохнул.

– Откровенно говоря, – сказал он, выслушав чиновника, – я надеялся, что наше изобретение послужит чему-то большему, чем составление прогнозов на текущую пятилетку.

– Бертран Бертранович, – партиец сложил руки на груди, будто вознося молитву, – позвольте сказать вам откровенно! Вы великий ученый, достойный занять место рядом с Эйнштейном! Только вот плод, так сказать, вашего знания – сродни атомной бомбе! Поверьте, человечеству лучше было бы без таких открытий! Но не будем философствовать – оставим это бесцельное занятие западным демагогам. Советская наука должна смотреть в будущее.

И в нашем случае это не изящный оборот, а самый что ни на есть жизненный факт!

Он подошел ближе и вперился взглядом в глаза Дего. Тут Бертран Бертранович понял отчетливо, что партийный товарищ пьян. Был какой-то праздник, вспомнил он – сам Дего о праздниках никогда не помнил. Партиец нахмурился и, погрозив ему пальцем, открыл рот, чтобы исторгнуть еще какую-нибудь глупость, но профессор его уже не услышал…

Дего открыл глаза в своей квартире на Садовой. Во сне на мгновение он перенесся в прошлое, причем без всяких чудо-механизмов. Только радости от этого путешествия не было никакой. Словно сон этот был еще одним предостережением о готовящейся катастрофе.