В Иркутске к Хедину в вагон пришла небольшая депутация и попросила его пройти в здание вокзала. Хедин подумал, что это какая-то ошибка. Но никакой ошибки не было: его встречала профессура Иркутского университета, прослышавшая о его приезде. В честь Хедина была заготовлена приветственная речь. Хедин выслушал ее и сымпровизировал ответное слово. Надо признаться, весьма короткое, потому что Свен боялся опоздать на поезд. Напоследок Хедин пообещал прислать экземпляр «Южного Тибета» Иркутскому университету — и отбыл.
Девятого декабря 1923 года в половине второго дня сибирский экспресс остановился на Ярославском вокзале в Москве. На перроне Хедина встречала целая делегация шведов и русских. К своему изумлению, среди них Свен увидел Альберта Энгстрёма. Тот был с деловой поездкой в Москве.
Один из русских приветствовал Хедина от имени Чичерина. Нарком распорядился прислать за Хедином машину, которая должна была отвезти его в гостиницу «Савой». Чичерин ожидал Хедина у себя в девять часов вечера.
Но, как оказалось, соотечественники тоже позаботились о Свене, и ему было приготовлено жилье в шведском торговом представительстве, что Хедин и предпочел, поблагодарив русских. Там же, на перроне, его ожидали журналисты.
«Я старый друг России, и я желаю русскому народу счастья в обретении своего собственного будущего. Моя поездка по Советской России была замечательной: в поезде образцовый порядок и полный комфорт и в помине нет «ужасающего варварства», о котором постоянно говорят враги России» — так записал слова Хедина корреспондент бюро новостей РОСТА.
Ровно в девять Свен вошел в кремлевский кабинет Георгия Чичерина. Чичерин принадлежал к высшему русскому дворянству и был дипломатом в царское время. В ноябре 1917 года Чичерин примкнул к большевикам, а в 1918 году сменил Льва Троцкого на посту комиссара по иностранным делам.
Обстановка в кабинете была спартанской. Комиссар сидел за большим столом и скорее смахивал на философа, нежели на злодея-болыиевика. Георгий Васильевич взялся расспрашивать Хедина о его впечатлениях от поездки по США, Японии, Китаю и Монголии. Оба сошлись на том, что восхищаются китайской культурой.
Чичерин с пониманием отнесся к прогерманскому настрою Хедина.
— Я полностью понимаю вашу позицию, она совершенно естественна, принимая во внимание исторические связи Швеции и Германии, — сказал Чичерин.
Хедину показалось, что Чичерин и сам симпатизирует немцам.
[31]У Хедина были опасения, что большевики ограничат свободу его передвижений по Москве, но Чичерин его заверил:
— Вы вольны видеть все, что захотите. Я сожалею лишь о том, что вы будете здесь так недолго.
Хедин был очарован встречей с Чичериным, его манерами, интеллектом, совершенным отсутствием большевистской риторики. Они беседовали по-немецки. Бывший царский дипломат, Чичерин говорил на всех основных европейских языках плюс эстонский.
Хедин прожил в Москве почти неделю. Его обласкало советское руководство и обхаживали академические круги. Он прочитал доклады в Академии наук, русском Географическом обществе и в Обществе востоковедов.
— В прошлом Швеция не могла испытывать какой-либо симпатии в отношении России из-за агрессивной царской политики. Политика Советской России создает надежную основу для дружеских связей русского и шведского народов, — сказал Хедин в интервью РОСТА, которое было незамедлительно напечатано в шведских газетах.
Хедин уезжал из Москвы 15 декабря вместе с Альбертом Энгстрёмом. Через три дня интервью у него брали уже шведские журналисты. Хедин рассказал о своей встрече с Генри Фордом и выразил надежду на то, что возможное избрание его президентом пойдет на пользу как Америке, так и Европе. Свен очень высоко оценил уровень американской науки, но на вопрос о сухом законе ответил, что это чистейшей воды лицемерие. Он подчеркнул свою симпатию к Китаю, пояснив при этом: «Ненависть в отношении иностранцев в Китае просто невероятная, и китайцы правы: христиане грабят Китай и прибирают его к рукам».
Стокгольм,
19 декабря 1923 года
Девятнадцатого декабря 1923 года в половине одиннадцатого финский корабль «Хебе» подходил к Шеппсбрун. На пристани толпились журналисты и фотографы. На палубе первого класса стояли Энгстрём в настоящей русской меховой ушанке и Хедин в черной персидской каракулевой шапке. Справа от Хедина стояла еще одна знаменитость — директор банка Улоф Ашберг, по прозвищу Красный банкир.
Таможенники осмотрели багаж Хедина, взяли пошлину — банку русской икры, и Свен сошел на берег к семье, друзьям и журналистам. Высказывания Хедина в Москве вызывали у всех любопытство и вопросы.
Что случилось со старым русофобом и сторонником сильной Швеции Хедином? Что он имел в виду? Неужели он полностью изменил свое мнение? Хедин стал большевиком? Газетчики жаждали интервью. Свен старательно избегал разговоров о политике, но охотно и даже с энтузиазмом говорил о своих впечатлениях от Советской России.