Невыносимая мисс Пэг

Гобер плотно прикрыл за нами дверь и присел за свой стол. Исподлобья смотрел колючими глазами. Я нервно повела плечами и приготовилась слушать. Говорить самой очень не хотелось. К тому же необходимо было знать, какой поворот приняли мысли комиссара обо мне.

– Мадемуазель Идо, – произнес Гобер, и от звука собственного имени, прозвучавшего из его уст, я поежилась, – почему вы сменили имя?

Я сглотнула, не понимая, к чему был задан этот вопрос. Комиссар открыл ящик стола справа от себя и вытащил картонную папку. Положил ее прямо перед собой и накрыл руками. Эта папка будто магнит притягивала мой взгляд. Я догадывалась, что скрывалось в ней, но только догадывалась.

– Долли Пэг – это мой журналистский псевдоним, – ощущая сухость в горле, ответила я. Кашлянула, чтобы говорить стало легче, но не очень-то помогло. – Многие мои коллеги берут псевдоним, разве это удивительно?

– Нет, – качнул головой комиссар, – не удивительно, но мне кажется, что у вас были на то и другие причины.

Я снова бросила взгляд на папку под его ладонями. Мое напряжение росло и сосредотачивалось где-то в области ноющей поясницы. Захотелось сменить позу, но я сдержалась, боясь пошевелиться. Гобер наконец открыл папку и опустил глаза на страницы, спрятанные в ней.

– Тереза Сандрин Мария Идо, год рождения одна тысяча девятьсот первый, уроженка города Марсель. После войны изучала филологию в университете Прованса. Все верно?

– Верно, – не своим голосом ответила я, стискивая сумочку, лежавшую на коленях.

Гобер выдержал неприятную, словно скребущую по сердцу паузу. Я знала, к чему он приближался, и оттого ощущала неудержимый порыв к бегству. В глазах комиссара мелькнуло что-то похожее на сочувствие, я невольно скривилась, и это не ускользнуло от его взгляда.

– В возрасте восемнадцати лет вы подверглись нападению, за которым последовала попытка самоубийства…

Слова комиссара колоколом ударили в голову, меня на секунду будто оглушило. Я неопределенно дернула головой и запустила руку в сумочку. Она была крошечной, но отчего-то портсигар упрямо не хотел находиться. Заставляя себя дышать ровнее, я все-таки добралась до сигарет и нервно закурила. Выпуская первое облако дыма, ответила:

– Я была молода, и то, что произошло, в то время казалось мне концом жизни. Крушением надежд, если хотите. Не так давно закончилась война, и многие воспрянули духом, я тоже строила планы.

– Не справившись со случившимся, вы попытались выпрыгнуть в окно…

Его слова не звучали холодно и безучастно, но сам факт, что кто-то посторонний так запросто говорит о настолько тяжелом периоде в моей жизни, причинял боль.

– Мне было страшно и больно…

– Я вас не осуждаю, мадемуазель Идо, – поспешил заверить меня комиссар. Он пристально наблюдал за моими движениями и, когда убедился, что я владею собой, продолжил свой беспощадный допрос: – Вы провели несколько месяцев в лечебно-психиатрическом учреждении, где боролись с депрессией, паническими атаками и кошмарами. Верно?

Меня бросило в жар, а потом окатило холодной волной, мелко задрожали руки. Пришлось сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы справиться с подступающей паникой.

– К чему вы заговорили об этом? – Я курила без мундштука, поэтому то и дело соскребала пальцем с нижней губы прилипший табак.

– На вас напали в каланках,[2] где вы отдыхали с друзьями, – негромко продолжил Гобер, игнорируя мой вопрос. – В деле сказано, что вы не видели лица нападавшего и вообще ничего рассказать о нем не смогли.

– Не видела и не смогла.

Я не хотела говорить о прошлом, не хотела вспоминать. Мне хватало того, что события в настоящем постоянно напоминают о том, что я пережила.

– Почему, мадемуазель? – строго глядя мне прямо в глаза, спросил он.

– Что – почему?

– Почему вы не смогли описать нападавшего?

– А в деле не написано? – указала я тлеющей сигаретой на папку.

– Нет, – коротко бросил Гобер и откинулся на спинку своего стула.

– Мне бы не хотелось…

– Я прошу вас.

– Не понимаю, как все происходящее связано с нападением на меня, которое было почти восемь лет назад? – сиплым голосом спросила я.

– Просто ответьте на вопрос, – с легким нажимом попросил комиссар.

Я впилась взглядом в его чистый, но далеко не новый костюм. Почему-то подумала о том, что мадам Гобер, наверное, бережно ухаживает за мужем, приводя в порядок его одежду. Штопает, стирает, разглаживает ладонями пиджак на спине, после того как поможет его надеть утром, провожая комиссара на службу.

– Я была оглушена собственным страхом, комиссар. Бежала от него по камням, много плакала. Кричать не осмелилась, потому что боялась быть обнаруженной. Но он все равно меня настиг, прямо на берегу. На нем был глубокий капюшон и темная одежда. Ничего примечательного.

Говорила, словно тарабанила давно заученный текст. Отступление от него было бы губительным. Эти фразы я давно обезличила, сделал просто словами, не имеющими смысла, не причиняющими боль. Стоит Гоберу попросить подробностей, и я уже не смогу остаться беспристрастной, какой хотела казаться.

– Друзья искали вас?