Невыносимое одиночество

Дорогая Анетта, если Всевышний не в состоянии помочь, как же ты тогда сможешь понять мои проблемы? И все же я доверяю тебе свою жизнь, я думаю о тебе как о своем единственном друге, понимаешь? Теперь, когда мы так далеко друг от друга, что не сможем причинить друг другу вреда, я мечтаю обрести рядом с тобой забвение, познать человеческую близость, почувствовать, что кто-то заботится обо мне. Мне стыдно признаться в этом, но я хочу, чтобы ты была моей. По-другому тут не скажешь. Монахи, возможно, могут жить в воздержании, хотя я и сомневаюсь в этом, наслушавшись всяких историй о потайных ходах в женский монастырь и о трупах новорожденных, найденных в коридорах. Лично я тяжело переношу воздержание. До этого я справлялся, да и теперь прекрасно справляюсь, но я все же мечтаю заключить тебя в свои объятия, нежные и преисполненные любви, чтобы тебе не было это противно. Твоя недоступность пугает меня, должен тебе сказать. Я всегда боялся быть нежеланным, возможно, потому, что у меня никогда не было своего дома, не было отца и матери. Малейший знак неудовольствия отталкивает меня от тебя. А в тебе, надо сказать, этого хватает! Или же это с твоей стороны тоже опасения? Может быть, ты заметила во мне признаки того, что я держусь от тебя на расстоянии? Может быть, мы оба боимся доставить друг другу неприятности? Или же твоя дева Мария не желает видеть и слышать подобные вещи? Не забывай, Анетта, что у девы Марии было много детей! Ей не были чужды телесные удовольствия.

Мне хочется, чтобы ты ответила на это письмо. Мне очень хотелось бы побольше узнать о тебе — о женщине, на которой я женат уже шесть лет и к которой прикоснулся лишь однажды.

Будь готова к тому, что война и армейская жизнь совершенно опустошат меня. Все то, чего тебе и Доминику удалось добиться, снова разрушено. Мне теперь гораздо хуже, чем было в тот раз, когда я притащился, словно какая-то развалина, к тебе.

Так долго это не может тянуться, Анетта. Что же мне делать?

Твой верный Микаел».

Анетта чувствовала себя ошарашенной.

— Он слишком много требует от меня, — взмолилась она. — Как мне ответить на все это?

Простонав и проохав трое суток, она села писать ответ.

«Мой дорогой супруг!

Спасибо за письмо, которого мы все так ждали. Приятно было узнать, что ты в добром здравии…»

Эта фраза получилась двусмысленной, так что Микаел, читая ее, добавил от себя: «и в бодром настроении», горько усмехнувшись при этом.

«Я слышала также о великом подвиге нашего короля и о том, что он теперь ведет переговоры о мире в Копенгагенском замке. Пусть это пойдет на благо ему и Швеции!»

«А Дании?» — подумал Микаел.

«Ты так прекрасно пишешь о том, что я теперь твой единственный друг. Спасибо тебе, дорогой, я постараюсь оправдать твое доверие. Но мне все же кажется, что ты несправедлив к Господу, говоря, что он спит. Та женщина, которую ты встретил, была спасена: она молилась и была спасена! По-моему, это очень логично. Бог видит все, пойми. Возможно, он решил испытать ее преданность к себе, дав умереть ее близким?»

Прочитав это, Микаел почувствовал смущение и протест. Когда же его жена научится понимать его? Когда он сможет понять ее?

«От всего сердца желаю быть рядом с тобой, когда тебе трудно. Меня тронуло то, что ты рассказал мне о своих душевных проблемах. И если бы я смогла хоть чем-то утешить тебя, я сделала бы это с готовностью и смирением.

Мне кажется, что ты поступил ужасно неосмотрительно, открыто написав в своем письме о своем желании посетить датчан и об этом Ульфельдте. Письмо может стать уликой и повлечь за собой позор и падение, если окажется в плохих руках. Ты должен понять также, что я не могу ответить на другой твой вопрос. Я не могу писать об этом! Мы поговорим об этом, когда ты вернешься.

Могу сказать тебе только то, что мне не нравится эта женщина, которую ты встретил в Ливландии, эта Биргитта, и мне не хотелось бы, чтобы ты снова упоминал это имя».

Ну, вот, хоть немного жизни в этой фарфоровой статуэтке, которая была его женой!

«Ты просишь меня о невозможном, Микаел. Ты так много пишешь о том, чего я не понимаю: о недоверии к монахам и святой жизни монахинь, о своих мечтах, о своем восприятии наших чувств. Это так не похоже на тебя, ты постоянно подавляешь в себе воспитанного человека».

«В этом ты ошибаешься», — подумал он.

«Я знаю, что у святой Мадонны было много детей. Она приносила себя в жертву, как и все остальные.

Дома все хорошо. Доминик все время ждет твоего возвращения. Он подрос и вытянулся. Он поразительно чувствует мое настроение. Когда мне грустно, он утешает меня, если мне страшно, он спрашивает, почему. Он такой чувствительный, такой милый мальчуган!

Анри вернулся из Франции и очень утешает меня в моем одиночестве. У нас с ним так много тем для разговоров.

Я больше не буду писать тебе, зная, что вы скоро вернетесь домой. Мы все рады этому.

Твоя преданная жена Анетта».

Микаел с грустью отложил письмо. Разве не погрязла эта женщина в условностях? А он сам — стало ли ему хоть чуточку легче? Едва ли.