Невыносимое счастье опера Волкова (СИ)

Отец все-таки. Каким бы он ни был: грубым, холодным и властным, но это отец. Далеко не любящий. Совсем не идеальный. Но тогда, как его коллеги поколачивали своих жен и детей, отец ни разу в жизни не поднял руку ни на кого из нас. У него были свои методы воспитания. Методы, где его интересы всегда шли впереди планеты всей.

Я тоже не идеален. Я тоже эгоистичен. Я тоже могу и умею косячить. И я тоже скоро стану отцом. Вероятней всего. Но скорее удавлюсь, чем поступлю со своим ребенком так, как в свое время поступил он со мной. Поставив двадцатилетнего пацана перед жестоким выбором в надежде сломать. Нанесенный “удар” за десять лет прорастил слишком глубокие корни обиды в сердце, поэтому нет. Не стыдно.

– Увы, но я правда не понимаю, о чем ты. Ольга в нашем доме не появлялась с зимы. О своих передвижениях в последнее время она не отчитывается. Мне нечего тебе сказать.

Тон отца обескураживает.

Врет? Не похоже. Смотрит прямо, взгляд не отводит. Щедро наливает себе из графина в бокал виски. Нервозности, которая сопровождает лжецов, и в помине нет. Либо говорит правду, либо отточил свои актерские навыки.

– С зимы, значит?

Кивок.

– Хочешь сказать, что не знал о ее возвращении в Сочи?

– Хочу. И говорю. Не знал. Последний раз она звонила три дня назад и не сказала об этом ни слова.

– Зачем звонила?

– Спросить, как мое здоровье.

– Что-нибудь еще сказала?

– Что погода в Петербурге отличная, в гости звала, – салютует мне бокалом отец. – Я удовлетворил ваше любопытство товарищ… старший оперуполномоченный? Майор? – кивает отец на невидимые погоны, которых на моей футболке, разумеется, нет. – Или уже подполковник? Быстро ты, однако, по карьерной лестнице шагаешь. Слышал, что на повышение идешь? Молодец, сын, так держать. Я тобой…

– Только не надо заливать про гордость, – взрывает меня. – Для тебя моя работа ничем не лучше дворника. Воздержись от гнусного вранья, хотя бы глядя мне в лицо. Чем ты залечиваешь своих компаньенов, меня мало интересует.

Отец кривит губы в согласной усмешке. Делает глоток и только потом говорит:

– Кем-кем, но точно не опером я представлял своего сына. Грубые, грязные полевые работы, в поту, в крови и чужом дерьме. Не надоело разгонять наркоманов по подъездам?

– Боюсь, тебе этого не понять. Всю жизнь просидев в кабинете, прячась за спинами тех самых “наркоманов”, которые ради дозы мать собственную пришьют.

– Ты гораздо сильнее похож на меня, чем тебе хочется думать.

– Возможно. Вот только мы с тобой по разные стороны закона. Таких, как ты и твои шестерки, я закрываю. Далеко и надолго.

– Спесивый юнец.

Я ухмыляюсь:

– С юнцом ты опоздал. Лет на десять.

Отец отводит взгляд, поправляя бумажки на столе. Что это? Молчаливый приказ выметаться? Хера с два! Я смотрю на часы. Телефон молчит, скорее всего, Герману еще ничего не удалось нарыть. Значит, у нас есть единственная зацепка, которой пора воспользоваться. Больше нельзя терять ни минуты.

Прохожу и упираю кулаки в стол, бесцеремонно склоняясь над отцом. Задвинув все свои обиды, сообщаю, четко проговаривая каждое слово:

– Если ты не хочешь, чтобы наша фамилия засветилась в нелицеприятном свете, украсив криминальные сводки, то скажи мне, где Ольга? Иначе один звонок, и я объявлю план-перехват. Ее лицо украсит каждый фонарный столб этого города! Дочь бизнесмена Волкова – уголовница. Как громко.

– Ты ведь этим не только мне навредишь. И о своей карьере можешь забыть. Такая “родня” мента не красит, Виктор, – ухмыляется отец.

Я сжимаю челюсти. Молчу. Держусь, блядь, из последних сил держусь! Желваками поигрываю. У меня каждая, сука, секунда на счету! Меня физически рвет на части от того, как быстро летит время и как долго я не знаю, где конфетка и что с ней. Я страшно устал от всех этих словесных баталий. Мне ничего не стоит прямо сейчас объявить Ольгу в розыск и одному богу известно, что я с ней сделаю, как только она попадет мне в руки…

– Витя-Витя. Ты ведь понимаешь, что тебя попрут из УГРО?

– Плевать. В этом мире есть вещи важнее, чем бабки и власть. Вот только тебе этого никогда не понять!

– Может, ты скажешь прямо, что твоя сестра выкинула на этот раз? А потом я подумаю, в какую сторону качнуть “чашу весов”.

– Этот раз? Заебись! И как часто ты вытаскиваешь взятками ее задницу? Сколько уже за ней числится приводов?

– Чаще надо интересоваться жизнью семьи.

– У меня уже давно нет этой семьи. И дело мне до нее тоже нет.

Отец молчит. Поднимается из-за стола и прячет руки в карманах брюк. Глаза в глаза. Упрямство на упрямство.

Да, он прав. Мы похожи. Сильно похожи. Упорством, целеустремленностью, безжалостностью в достижении собственных целей. Только если центром его мира являются деньги, то мой крутится вокруг любимой женщины, за которую я готов порвать голыми руками.

– Твоя дочь стала соучастницей уголовного преступления. Похищение человека. От пяти до пятнадцати лет лишения свободы. Как тебе такой расклад? – отталкиваюсь от стола и выпрямляюсь. – И я посажу ее. Проследив, чтобы ее судили по всей строгости закона.

– Что? – на пару тонов проседает голос отца.