Невыносимый брат (СИ)

Митрон очень серьёзно смотрел на меня, хмурился. Его мои слова впечатлили.

Симпатичный. Даже слишком.

— Геля, если так получится, что мы с тобой ещё встретимся, Любе, моей девушке не говори, что целовались.

— Ладно, — пожала я плечами. — Ты вроде адекватный, как вообще ты связался с этим уродом?

— Я же говорю, он не был такой, — он тяжело вздыхает. — Мошка смешной, забавный, душа компании. Только вот мать с отцом воевали и унижали его по очереди. И мать на нём экономила. Он в такой одежде ходил, что жалко становилось. Моя бабка ему брюки шила и рубашки.

— Серьёзно? — у меня культурный шок. Как-то образ Мошки с уродом, что танцевал на столе не клеился.

— Потом батя зарабатывать стал, — продолжает Мирон, наблюдая, как нас нагоняет машина Кирилла. — Он не знал, куда деваться от этих денег. Прилип к богатым парням, они ему пояснили, как должен себя мажор вести. И пошло поехало… Геля, ты заверни сейчас к набережной, там место есть тёмное. Он пьяный в жопу, сейчас догонит и протаранит тебя. А у меня руки чешутся, — он потирает кулаки.

— Их там трое, Мирон, — беспокоюсь я, но сворачиваю к набережной, как он просит.

— Ты будешь удивлена, детка, — зловеще усмехается парень.

— Я к тому, что они могут в суд подать. Это богатые сынки, они же вообще чувствуют безнаказанность и мстят жестоко… А знаешь, что! — я сворачиваю к тёмному парку, где на счастье фонари не горят. — Если ты Мошникову морду разобьёшь, я скажу, что ты меня защищал. Вроде они втроём меня изнасиловать хотели.

— Это дело! — восхитился Мирон. — Эх, Мошка — мозгов крошка, такую девчонку просрал!

— Запиши мой телефон, — предлагаю я.

Эта часть набережной вроде как заброшена. Сюда семимильными шагами движется строительство многоквартирных домов, но пока не дошло. Набережная в ужасном состоянии, парк ещё в большей запущенности. Старые фонари горят через один, и за нашими спинами темнеет адскими пустыми окнами старинное промышленное здание. Просто идеальное место в городе для драк и стрелок.

Машина Кирилла с визгом тормозов останавливается. Выходят парни. Кирилл, и двое с волейбольной площадки, которых я не знаю. Действительно, Мошников душа любой компании, моментально заводит знакомства.

— Корсаров, сука! Ты что, падла творишь? Ты же знаешь, что это моя девчонка.

— В курсе, — Мирон стягивает толстовку и кидает мне. — Знаю, что влюбился в Гелика без оглядки, что страдал и готов был волочиться до скончания дней. А теперь тебе ничто не светит.

Кирилл не нападает. Он смотрит на меня страшной жуткой рожей. А потом что-то его воспаленный мозг выдаёт. Он же моральный насильник.

— Договорились. Ты мою трахаешь, я тогда к Любе Часовой поехал, предложу по старой дружбе, если откажет…

Он не договорил.

Мирон ударил его. Вообще Корсаров резкий и жуткий. Никак с его природной красотой такой напор агрессии не склеивался. Он вырубил одного парня мигом. Тот упал без сознания. Второй получив удар, загнулся и долго не мог встать. У меня появляется желание его добить, но не двигаюсь. С олимпийским спокойствием смотрю на драку. Не принимаю ни одну из сторон, но с кровожадным удовольствием наблюдая, как в прошлом два друга, дерутся. Кириллу не устоять против такого напора.

Какое-то тугое сопротивление, молчаливое. Они соперничают, меряются силами. Мирон садится сверху, душит Кирилла, тот его руками от себя оттягивает. Потом пытается кулаком ударить. Но сам пьяный в стельку, не попадает, зато попадает Мирон. Бьёт по лицу, моментально разбивая нос. Бьёт не так, чтобы потерял сознание, а что бы рожа зазнавшегося меркантильного ублюдка пострадала. Лицо у Кирилла в крови, заплывает почти сразу. Он не сопротивляется, опускает руки и тяжело дышит, хватая ртом воздух.

Мирон подтягивает его за ворот грязной толстовки и кричит прямо в лицо:

— Ты был моим братом, Кирилл! Я за тебя всегда вступался! Я тебя всегда поддерживал! Ты во что превратился?! Ты всё просрал, придурок! Ничего не осталось, ни друга, ни девушки!

Кирилл окровавленными вздувшимися губами смеётся. И вдруг начинает рыдать.

— Паскуда, — плюёт ему в лицо Мирон Корсаров и тяжело поднимается на ноги.

Мерзость поступка Кирилла не поддаётся объяснению. Ладно бы он всю жизнь был богатым папенькиным сынком, но вот так прожить всю жизнь и поступить с лучшим другом! Скотство. Омерзительное падение, настолько гнусное, что я подхожу к нему ближе, встаю у его головы. Он замирает, пытается сквозь заплывшие глаза меня рассмотреть.

— Какой же ты подлый, — фыркаю я и собрав во рту слюну плюю ему на разбитое в хлам лицо.

Отхожу вполне удовлетворённая.

— Тебя подвести? — спрашиваю у Мирона громко, чтобы Кирилл слышал.

— Да, подвези, Ангелина, будь добра, — вежливо, так же громко отвечает Корсаров и подмигивает мне.

Он почему-то сильно не страдает. Совсем не страдает, что друг его предал. И мне казалось, что Мирон заочно простил своего заблудшего дружка. И мне легко… Может потому что я тоже ожидала хоть каких-то изменений в этом человеке. Хотя это уже не имело значения. У него есть квартира, я в любом случае с ним не стану общаться.

4. Падение и взлёт