Невыносимый

– Других сотрудников из своего отдела привлечь к работе могу? – уточняю, а то вдруг у них там тоже выдана своя порция распоряжений от начальства, и тут я такая распрекрасная явлюсь и впрягу всех.

И не зря спрашиваю.

– У них своя работа.

– Что будет, если не успею закончить к концу дня все собрать?

Надо же знать мотивацию на дело.

– На увольнение даже не надейся. К тому же, сегодняшний день заканчивается через… – бросает мимолетный взгляд на часы, – пятнадцать часов и сорок семь минут. Если не будешь их тратить впустую, то, вполне вероятно, успеешь.

Подсчитываю и обалдеваю.

– А ничего, что у нас нормированный рабочий день, а мне еще сына нужно из садика забирать и вести на тренировку?

– У него разве дедушки нет? Бабушки? А если не справляешься с заботой о ребенке, значит твоя единоличная опека попадает под сомнение.

Не знаю, как меня не разрывает от всколыхнувшихся эмоций. Он ведь сам… сам забыл, не позвонил, как обещал, а я виновата? Тупая, конечно, мысль. Не о том я думать должна. Но все равно жутко бесит!

– Запоминать все лучше надо, глядишь, тогда бы и сомнений не возникало, – все же кидаю встречным обвинением и бегом покидаю его кабинет, не забыв от души хлопнуть дверью.

И никакую Эльвиру к нему не зову. Надо, сам пусть этим занимается.

Следующие пятнадцать минут я провожу в женском туалете, пытаясь взять под контроль разбуженные им так не к месту эмоции. И ругаю себя. Ведь уже второй раз ведусь на его подначки.

Вот кто? Кто ему мог сообщить? Зачем? Так прекрасно все шло, а теперь… черт знает что. Одно знаю точно – сына ему я не отдам. Ни за что. Не заслуживает. Пусть другого себе рожает, как хочет.

На этой ноте успокаиваюсь и иду работать. Да и не все так плохо оказывается по итогу. Ко мне приставляют Лизу, она и помогает с выданным мне заданием. Точнее, ее приставляют ко всему отделу, но я нагло эксплуатирую девушку лично для себя. Минус такой эксплуатации в том, что она всю дорогу поет дифирамбы Орлову, чем неимоверно раздражает, но я стараюсь игнорировать в себе это чувство. Отпускаю свою помощницу я лишь на обед, в то время как сама его пропускаю.

Черта с два Игнат меня сломает! Не позволю! Хочет весь реестр? Будет ему весь реестр! Пусть подавится!

И за сыном я все же в садик еду, когда приходит время. На тренировку тоже отвожу. И с Лаки успеваю погулять. Еще через полтора часа я еду забирать Макса с каратэ, попутно заказываю в офис еды, чтобы, когда вернусь туда с ребенком, тому было что поесть, пока я снова теряюсь в мире сотен других договоров. Немало трачусь по деньгам, но да ладно.

К тому времени, как заканчиваю, на часах светится приблизительно восемь вечера. Без двадцати. Макс за это время успевает изрисовать с десяток ненужных листов, доесть все, что я заказала для него, посмотреть мультики и поиграть в развивающие игры на планшете.

– Ну, как ты? – уточняю у него, падая рядышком на диван для отдыха в углу помещения и запускаю пальцы в его мягкие волосики.

– Хорошо. Ты закончила работу? – отвлекается он от очередного своего художественного шедевра в виде кривого Лаки.

– Да, малыш, – улыбаюсь, перебирая темные прядки. – Сейчас передохну и поедем домой. Можешь пока начинать собираться.

– Не домой, – доносится от двери.

Та, оказывается, давно открыта. На пороге – Игнат Орлов собственной персоной, сложив руки на груди, прислонившись плечом к косяку.

– Хотя, понятие «дом», оно в принципе весьма относительное, – добавляет задумчиво.

Не на меня смотрит, наблюдает за Максом, который при виде него широко и радостно улыбается. А после вовсе спрыгивает с дивана и подбегает к нему, крепко обнимая того за ноги. И пока я пытаюсь зафиксировать в сознании эту картину, так как такое вообще впервые происходит на моей памяти – сын раньше всегда сторонился даже хорошо знакомых людей, выдерживая дистанцию, – мой ребенок добивает уже иным.

– Я скучал по тебе.

Он – что?

Скучал?

По малознакомому человеку?

И ведь не играет. Вон как смотрит с ожиданием и надеждой на Игната снизу-вверх. Который, как мне кажется, выглядит еще более удивленным случившимся, чем я.

– Раз так, значит будем это исправлять, – улыбается он добродушно ребенку, склоняется к нему и продолжает на порядок тише: – Только сперва твою вредную маму уговорим, да?

Максимка тихонько хихикает в ответ.

– Она не вредная. Только чуточку, – показывает двумя пальчиками, насколько чуточку не вредная я.

– Еще какая вредная. И пугливая.

Вот теперь сын смотрит на Игната в откровенном сомнении.

– Вчера вон как за тебя испугалась, – поясняет Орлов.

– Это с ней бывает, да, – тяжело вздыхает мой ребенок.

– Ну, все, хватит! – не выдерживаю уже я, поднимаясь на ноги. – Максим, одевайся, – говорю строго и указываю на лежащую на краю дивана его одежду. – Нам еще с Лаки гулять.

Вот только меня никто не слушает. Оба продолжают болтать о своем. То есть обо мне.

– Еще и ругается, ко всему прочему. Надо что-то с ней делать, а то скоро совсем невыносимой станет.

Максим призадумывается, а потом радостно хлопает в ладоши: