NEW-AGE – Эпоха тотального террора

Роузи искренне захохотала и произнесла:

– И как вы могли в такую чепуху поверить? Это же очередные бредни всяких там конспирологов и сторонников теорий заговоров.

– Ну, я слышал это от одного хорошего знакомого, он явно не является сторонником конспирологии, – немного обидевшись на такое возражение, сказал Гедеон.

– Да не может этого быть! – воскликнула Роузи.– Такие слухи очерняют правительство, а значит это вздор и ничего общего с действительностью не имеет. Мои родители ещё прекрасно помнят, как все протестовали против чипизации. Говорили мол: «Будем все под колпаком, под контролем», раздували всякие необъяснимые слухи…А что теперь? Никаких ненужных бумажек: ни паспорта, ни денег, ни другой ненужной ерунды. Весь этот анахронизм ушёл в небытие и теперь всё в одной штучке, размером с зерно. А ведь это ещё помогло справиться с вирусом, который мог уничтожить нашу планету! И самое главное: мы не замечаем его – никакой бюрократии томительной уже нет. Это ведь сплошное удобство, а многие глупцы, верящие во всякую чушь, до сих пор поют песенки о тотальном контроле и порабощении человечества. Вздор, – уже с каким-то нелепым отвращением, сказала она, – наш младенец Джейсон. Ему всего пять месяцев, а у него уже есть чип – так я полностью уверена, что наше правительство о нём сможет позаботиться. И никаких нелепых мифов, высосанных из пальца я не страшусь.

Гедеон слушал речь Роузи с умилением, одновременно поражаясь тому, как обычная домохозяйка с бледно-розоватым лицом так хорошо разбирается во всех тонкостях таких сложных политических вопросов и, насколько в её словах виднеется преданность правительству и режиму.

Поднеся чашечку кофе к своему рту, Гедеон с иронией произнёс:

– Тут и добавить нечего: всё сказанное очень логично и справедливо.

Томас кивнул головой, а Роузи, удовлетворившись такой реакцией, снова помчалась к плите выкладывать на тарелки приготовленный завтрак; она именно помчалась, так как слово «пошла» не может стоять рядом с этой энергичной импульсивной женщиной.

За столом никто не смел говорить и Гедеон от скуки начал осматривать хорошенькую кухоньку Томасов. Больше всего ему понравилось не столько современный интерьер и красивая отделка, сколько панорамное окно, открывающеё прекрасный вид на утренний Метс и на лазоревое небо, накрывавшеё сверху городок. Ещё наш герой заметил на стене большой семейное фото в рамке, на котором в прекрасном одеянии были изображен Томас с супругой и двумя детьми.

Вскоре Гедеону от нудной тишины стало не столько скучно, сколько неловко и он вдруг решил, что единственной кто из этой семейки сможет его повеселить это домохозяйка Роузи.

– Я извиняюсь, а всё-таки не могли бы вы выполнить мою очень странную просьбу, разъяснив очень интересующий меня вопрос, – повернувшись к упругим бёдрам Роузи, проговорил Гедеон, – насколько помню, ведь раньше детей чипировали с 3 лет, а теперь же…

– Вышла поправка, – махом ответила Роузи, отвернувшись от плиты и повернувшись к Гедеон своим приятным лицом, – теперь можно хоть с самого рождения его вшивать, прямо в роддоме. Конечно, требуется разрешение родителей, но…

– Ясно, – сказал Гедеон.

Когда Роузи, наконец, поднесла к столу завтрак из хлеба с яичницей, Гедеон с улыбкой на лице принялся завтракать, а вот семья Томаса к еде сначала не притрагивалась; они закрыли глаза, а спустя секунд тридцать Томас произнёс:

– Аминь.

– Аминь – подтвердила Роузи.

– Аминь, – уважительно покачивая головой, произнёс Гедеон, – молитва перед едой?

– Да, – ответил Томас, приступая к разрезанию яичницы на две части.

А вот – Роузи есть не спешила; перед этим ей хотелось выговориться:

– Теперь мы всей семьёй ходим в Храм и вы не представляете, как изменилась наша жизнь. Это же такое благое деяние ходить к священникам и учиться у них такой значимой вещи, как жизнь во имя торжества закона Божьего. А ведь наше правительство и особенно наш благороднейший Верховный Правитель, которого так часто ругают в маргинальных кругах нашего города, такие духовные начинания поддерживают. Значит Благороднейший заботится не только о нашем материальном благополучии, но и о духовном тоже… прямо святой, – без доли иронии сказала она.

Гедеон в ответ кивал, еле сдерживая недоумение.

– Вот сегодня тоже пойдём с сынулей, – сказала Роузи, посмотрев на Томаса – младшего.

В этот момент Гедеон вспомнил о молчаливом четырехлетнём мальчишке, который скромно сидел боку и будто бы был отторгнут невидимой стеной от всех остальных.

– Ты чего такой грустный? – спросил Гедеон у него.

Однако мальчик никак не отреагировал на слова.

– Молчун он, скромненький мальчик. – сказала Роузи, потрепав его по густым, приятным волосам.

– Пусть молчит. Он мелкий ещё, что бы говорить тут с нами. Ума у него мало и ничего путного он сейчас не скажет. Пусть взрослых слушает и соблюдает субординацию, – с высокомерием, свойственным наглому взрослому, произнёс Томас про своего сынулю.

– Строго с тобой, – сказал Гедеон, сделав немного печальное лицо.

Все вдруг уставились на этого ребёнка, а он опустил олову и продолжал смиренно молчать.