NEXT-3: Венок для Лавра

Слышал бы эти насмешки Санчо — смущенно заулыбался, потер ладонью бугристый лоб. И — все! Обижаться, недовольно бурчать — не в его характере.

— Я не ошибся! Вот они, родимые! — радостно закричал Федечка, доставая из нижней части морозилки блюдо, прикрытое салфеткой. — Сейчас покажем тётке, что мы с тобой в смысле еды не хуже ее благоверного супруга!

— Все же давай подождем Женьку… Он обидится…

— Обязательно подождем! Пока закипит вода, пока сварятся пельмени — он успеет появиться с полным ведром карасей или плотвичек... Что с тобой творится, парень? Опять вспомнил о засаде?

Иван не знал, как поступить. Подойдет к окну, полюбуется деревьями, потом — походит по кухне. То разгладит, то скомкает какой-то конверт. Ужасно не хочется обижать «брата», возвращаться к недавнему «противостоянию». Но поступит иначе, отказаться от своей идее — стыдно и недостойно сына Кирсанова.

В ушах шелестит подбадривающий голос сумасшедшей женщины… Молодец, мальчик, правильно решил… В награду покушай супчик из мухоморов, слышала — полезно для детского организма, обедненного белками… Всегда так поступай…

— Ты только не обижайся, ладно… Вот, возьми…

Федечка взял протянутый тонкий конверт.

— Это что такое? Письмо Татьяны Онегину или наоборот?

Он догадывался о содержимом не заклеенного конверта, поэтому, обнаружив в нем чек, не особенно удивился. Благотворительность или поддержка? Скорей всего, и то, и другое. Наивный мальчишка еще не узнал, как добываются деньги, с каким неимоверно тяжким трудом связано их появление, вот и с легкостью бросает их налево и направо.

Чек оформлен по всем правилам, завизирован опекуном, то есть Кирсановой, с указанием банковских реквизитов. Сумма, указанная в нем, соответствует сумме залога, внесенного за освобождение Лавра.

Федечка стоит с пустым конвертом в одной руке и с чеком во второй и не знает, что сказать. Поблагодарить — слишком банально, изобразить равнодушную гримасу — обидеть дарителя, причинить ему боль. Намного лучше подождать объяснения мальца, а уж после этого ответить.

— Ты только не обижайся, ладно? — зациклило его на какой-то обиде, с некоторым раздражением подумал Лавриков. Сказал бы просто: прими на мелкие расходы, разбогатеешь — возвратишь. — Ты ведь поистратился, связал себе руки… Вот и прими, чтоб развязать их… Делай, что хочешь… Выкупи свой пакет или пусти в оборот, или раскрути консервный завод… В общем, решай сам… Ведь мы с тобой — родственники… близкие родственники… Вот и возьми… Без отдачи… Ты не думай, это беспроцентный вклад… На какое угодно время…

Сплошная мешанина, нередко лишенная смысла. Чего только не наворочено! И просьба не обижаться, и заверения в вечной дружбе, и совет немедленно «раскрутить» Окимовское предприятие, и упоминание о каких-то «мелких расходах», и беспроцентный заем.

Когда Иван волнуется, он всегда мемекает голодным телком, срывается на глупые рассуждения. Будто боится услышать жалкие слова благодарности, увидеть на глазах облагодетельствованного человека слезы умиления. Плохо же он знает своего «старшего брата»!

Федечка насмешливо развел руками.

— Хоть в ноги бросайся, хоть слезами облейся… Спасибо, вот только на беспроцентный кредит не надейся — возвращу деньги с нормальными процентами… За совет выкупить у «Империи» проданные акции тоже благодарю, вот только возвращать пакет не собираюсь. Только одни раки назад ползают, а я не членистоногий морепродукт. Мне свое «берендеево царство» отстроить надо.

Своеобразный, завуалированный выговор немного покоробил Ивана. Он рассчитывал совсем на другую реакцию. Не человек, его старший брат — сухарь, для которого существует только одно дело, только один бизнес. Все остальное — мелочь, не заслуживающая слюнявых рассуждений.

— Значит, чек пригодится?

— Еще бы! А то я полтора часа сидел в приемной банкира, надеясь на оформление кредита. И свалил, так и не дождавшись.

Значит, он во время вручил конверт с чеком, с радостью первооткрывателя подумал Иван. А это — высшая благодарность, которую он так добивается.

— Отказали?

Федечка горько усмехнулся. Он не привык быть бесправным униженным просителем, бесплодное сидение в приемной — немалое количество синяков на больном самолюбии, воспоминание об этом — еще один синяк.

— Не дождался ни согласия, ни отказа. Понимаешь, писать страшно захотелось. А спросить у девушки-секретарши — где сортир, как-то неудобно. Вот и пришлось сбежать.

Сначала Иван поверил. Действительно, когда переполненный мочевой пузырь в самый неподходящий момент требует немедленного опорожнения, поневоле сбежишь. Однажды, во время урока с ним тоже приключилась подобная неприятность. Долго терпел, заставляя себя думать о другом, не связанном с отправлением физиологических функций организма. Не выдержав, попросил у преподавателя литературы разрешения на минутку выйти. Вышел, красный от стыда, под градом ехидных смешков и понимающего шепота одноклассников.

Федечка выждал пару минут и расхохотался. Иван последовал его примеру.