NEXT-3: Венок для Лавра

Побледневший Бабкин прижался к стене. Причитания толстяка испугали его больше, чем направленный ствол.

— Не понял… Вам чего?

— Молчи ты! — зашипел Санчо. — Не зли, овца шебутная! Вопросы он будет задавать!

Лавр подмигнул другу. Дескать, представление только начинается, я еще не вошел во вкус. Подошел к окну, открыл форточку.

— Эй, там, на улице! Приготовьте мешок с молнией. И машину —дверцей к подъезду. Сейчас состоится вынос тела!… Ну, может предварительно малость поговорим.

Бедная секретарша с ужасом смотрела на эту трагическую сцену. Сейчас мужик с пистолетом пристрелит босса, потом вспомнит о свидетельнице преступления. Как пишут в газетах — выстрел в грудь, контрольный — в голову… Господи, спаси и помилуй!

Бабкин тоже был недалек от панического страха. В голове — хоровод из катафалков, вырытых могил, священника, отпевающего невинно убиенного, плачущих женщин.

— Можно, я сяду?

— Нельзя! Не облегчишь душу — ляжешь! — все так же грозно пообещал Лавр.

— Как прикажете, господин бандит… Только учтите: у меня через три минуты назначена встреча с начальником горотдела милиции. Между прочим, в этом кабинете…

В игру вступил Санчо.

— Считай, он уже не начальник, гражданин Бабкин. В федеральном управлении собственной безопасности рассмотрено его дело, сейчас оно передаётся в суд… «Облом» писателя Гончарова читал7

— Нет…

— Я тоже, — неохотно признался Санчо. — Но видел. Вот такой вот толстый роман, — развел он руки. — В два кирпича. А дело на твоего ментовского начальника еще толще. В четыре кирпича. Понял?

Выслушав подобную абракадабру, любой здравомыслящий человек заподозрил бы обман. Наглый и мерзкий обман, рассчитанный на глупца. Бабкин был не умником и не глупцом — человеком среднего уровня развития. Но под страхом, затуманившим мозги и почти парализовавших язык, зашевелились сомнения.

— П… по мое…му вы бле… фуете, това… рищи.

Он все еще сомневается? Придется применить более веские аргументы. Лавр выстрелил в потолок.

Девушка в углу села на пол, зажала уши. Бабкин покачнулся на ватных ногах, но не упал.

— Видишь дыру в потолке? Это калибр моего блефа. Где там секретарь-машинистка?

— Здесь я, — пролепетала девица, поднимаясь с пола.

— Присаживайся. Будешь вести протокол чистосердечных показаний подследственного.

Любитель пенного напитка понял — пора каяться. Ибо, как выражался вождь пролетариата, промедление подобно смерти. Не ожидая дополнительных вопросов, тем более — угроз, загипнотизированный стволом в руке старшего «бандита» и угрожающим выражением на лице толстяка, он поспешно выложил все, что было и чего почти не было.

— Мало, Николай Анисимович! Мало! — Лавр прервал исповедь грешника. — Я знаю и ты знаешь: это только присказка.

— Помилуйте! Весь, как на ладони! Можно сказать, все исподнее наружу. Говорю в присутствие дамы…

Сдерживая смех, Санчо повернулся к секретарше.

— Стриптиз записала?

Девица молча показала блокнот. Говорить она не могла — страх парализовал язык, сковал мысли.

Лавр, не опуская ствол, уселся на стул возле приставного столика.

— Совсем скоро там, на медвежьем острове, начнется… общевойсковая операция. Понял? Все, что ты доскажешь в ближайшие минуты — плюс тебе, все, что утаишь — минус.

— А по минусам воздастся, — добавил Санчо, придав своей добродушной физиономии выражение голодного зверя.

Испуганный до предела Бабкин почувствовал невероятную жажду, которую не погасить ни водой, ни пивом. Один только глоток живительной влаги сможет успокоить его, выведет из стрессового состояния.

— Могу я… выпить?

— Если не цианистый калий — хоть залейся, — усмехнувшись, разрешил Лавр.

— Зачем цианистый? Мне еще до выборов дожить нужно… Я — родимую. Может, за компанию? Под воблочку?

— На разборках не пьём, — все так же сурово Лавр отверг предлагаемую «взятку».

Санчо принюхался, выразительно поморщился.

— Родимый самопал, да? Или все-таки покупаешь казенное пойло? По этикеткам не отличить.

Упоминание подпольной отравы подействовало на Бабкина оглушительной затрещиной. Он вздрогнул и пролил водку на разложенные деловые бумаги. Потакание изготовителям самопала — грех, который никакими молитвам не оправдать. Отстранят от должности, посадят, тогда конец карьере. Не посадят, постарался успокоиться он, Мама за все ответит, у него — гвардейцы, костоломы, немалые сбережения в банках. Откупится или совершит революцию в отдельно взятом регионе.

— Душе на акциз плевать, уважаемые. Тем более — нашенское изготовление лучше казеного. Осуждаете? Зря… Ну, знаю я про самопал. Да, знаю! Хоть какие-то дырки в городском бюджете затыкаются…

Знакомое оправдание, в бытность депутатом Думы Лавриков часто слышал их. Но там были руководители более крупного калибра, их можно было, если не осудить, то хотя бы понять, а эта мелкая сошка пыжится, стараясь превратиться в современный комбайн.

— Песенку про бюджетные тяготы давай снимем с репертуара. Продолжай исповедь. Дальше, дальше!

— В самопале грешен, признаю. А вот к синтетике — ни малейшего отношения…