Next

— Замена гена является довольно рискованной формой терапии. — А у меня есть выбор? Сколько времени у меня осталось?

— Это сложно сказать наверняка, но…

— Примерно?

— Возможно, четыре месяца.

— Иисусе! — У Ватсона перехватило дыхание. Он вытер ладонью лоб и глубоко вздохнул. — Вот, значит, как обстоит дело. Тогда давайте попробуем заменить ген. Прошло пять лет, у них должен быть протокол.

— У них его нет, — сказал Роббинс.

— У кого-то должен быть.

— Нет. Скриппс запатентовал ген и передал его по лицензии компании «Бейнарт Бангхофф», швейцарскому фармацевтическому гиганту. Это была часть пакетного соглашения по двадцати наименованиям, из которых BRD7A считался далеко не самым важным.

— О чем вы говорите?

— Компания «Бейнарт» назначила очень высокий размер выплат за использование гена.

— Почему? Это же сиротская болезнь![20]Какой в этом смысл?

Роббинс пожал плечами.

— «Бейнарт Бангхофф» — большая компания. Кто знает, чем они руководствуются, принимая то или иное решение! Их отдел лицензирования устанавливает размер выплат за восемьсот генов, которые они контролируют, и в этом отделе работает сорок человек. Чистой воды бюрократия. Но установление ими высоких размеров выплат — их обычная практика.

— Боже милостивый!

— Поэтому в течение последних пяти лет ни одна лаборатория мира не работала над этим заболеванием.

— Господи…

— Слишком дорого, Джек.

— В таком случае я куплю этот чертов ген!

— Не выйдет. Я уже выяснял. Он не продается.

— Все продается.

— Любая продажа, осуществленная «Бейнхартом», должна быть одобрена Скриппсом, а подразделение Скриппса, занимающееся трансфером технологий, ни за что не одобрит…

— Не волнуйтесь, я это я возьму на себя.

— Вообще-то да, у вас это может получиться.

— И перенос гена я тоже организую. Для этого мы создадим специальную группу на базе этой клиники.

— Мне бы очень хотелось, чтобы это получилось, Джек, но перенос гена — крайне рискованная процедура, и сегодня за это не возьмется ни одна лаборатория. В тюрьму за неудачный перенос гена еще никого не посадили, но было много случаев, когда пациенты умирали, и…

— Фред, взгляните на меня!

— Вы могли бы сделать это в Шанхае.

— Ни в коем случае! Только здесь!

Фред Роббинс прикусил губу.

— Джек, вы должны взглянуть в лицо реальности. Шансы на успех составляют менее одного процента. Если бы с геном работали на протяжении последних лет, у нас были бы результаты опытов на животных, вирусные исследования, иммунодепрессивные протоколы — все то, что повысило бы ваши шансы. Но то, что вы предлагаете, — это стрелять с бедра…

— На большее у меня просто нет времени. Только стрелять с бедра.

Фред Роббинс с сомнением покачал головой.

— Сто миллионов долларов, — сказал Ватсон. — Вне зависимости от результата. В Аркадии есть частная клиника, проведите процедуру там. У нас либо получится, либо нет.

Фред Роббинс снова грустно покачал головой.

— Мне очень жаль, Джек. Очень жаль.

ГЛАВА 094

Под потолком прозекторской один за другим вспыхнули несколько рядов ярких ламп. «Впечатляющее начало!» — подумал Горевич, державший в руке любительскую видеокамеру. Человек в белом халате выглядел внушительно и даже грозно: седые волосы, очки в проволочной оправе, жесткий взгляд. Это был ученый с мировым именем, знаменитый анатом, специализирующийся на приматах, Йорг Эриксон.

— Доктор Эриксон, чем мы сегодня занимаемся? — спросил Горевич.

— Сегодня мы исследуем всемирно известное животное, орангутанга из Индонезии, который, предположительно, умел разговаривать как минимум на двух языках. Что ж, сейчас увидим.

Доктор Эриксон повернулся к стальному столу, на котором, накрытое простыней, угадывалось тело. Широким театральным жестом он сдернул простыню.

— Перед нами — молодой pongo abelii, орангутанг суматранский, отличающийся от борнейского орангутанга меньшими размерами. Это самец, возраст которого около трех лет, в хорошей с виду физической форме, без видимых шрамов и повреждений. Что ж, начнем.

Он взял скальпель.

— С помощью срединного сагиттального надреза я, обнажаю переднюю мускулатуру глотки и зев. Обратите внимание на верхние и нижние лопаточно-подъязычные мускулы, а также грудинно-подъязычную мышцу. Хм… — Эриксон склонился над шеей животного, закрыв ее от объектива камеры.

— Что вы там видите, профессор?

— Я рассматриваю лопаточно-подъязычные и грудинно-подъязычные мышцы, и вижу кое-что весьма интересное. Обычно передняя мускулатура глотки орангутанга развита довольно слабо, и в ней отсутствует тонкий аппарат речи, свойственный человеку. Но это животное похоже на какой-то переходный вид, которому отчасти присущи характеристики строения глотки и примата, и человека. Обратите внимание на грудино-ключичнососцевидную область…

«Господи Иисусе!» — подумал Горевич, услышав мудреный термин.

— Профессор, а не могли бы вы сказать это по-английски?

— Нет, я не знаю, как объяснить это в доступной форме.

— Ну хотя бы попробуйте. Чтобы нашим зрителям было понятнее.