Незабудка

Сколько перевязок сделала на фронте недрогнувшими руками, а сейчас пугалась нескольких капель крови на выбритом подбородке клиента.

Поначалу работала неуверенно, практики в последние годы было маловато. Но руки, после тысяч перевязок и после своих ожогов, остались чуткими.

Глупо, что не догадалась (постеснялась?) подобрать в ванной комнате какого-нибудь немецкого хауза бритвенные принадлежности бежавшего (убитого?) хозяина — бритву, помазок, мельхиоровый стаканчик с подносом. Можно было и ножницы, и машинку для стрижки прихватить, столько их ржавело от безделья в опустевших, разоренных парикмахерских.

У нее одна-единственная бритва, лезвие узкое-узкое — столько раз правила бритву о глянцевитую изнанку ремня. Все-таки не умеем мы мастерить такие бритвы, как в ихнем городе Золлингене. Дура, беспросветная дура, не припасла парочку немецких бритв.

Мастерицы встретили Незабудку с сочувствием, а приветливее всех — рыжеволосая большеглазая Вера, с руками молочной белизны, усеянными веснушками. На ней неизменная зеленая кофточка — всем рыженьким идет зеленый цвет.

Вера заядлая танцорка. Здание местного театра уцелело, в вестибюле крутят пластинки и устраивают платные танцы. С каждым днем там многолюднее. С переездом штабных отделов и служб пополняется подразделение бравых кавалеров, и все реже местные девушки танцуют «шерочка с машерочкой». Каждый вечер новые знакомства, игривые разговоры, ухажеры провожают до дому, только успевай отнекиваться, отворачивать лицо, отталкивать, отказываться.

Она выдает себя за сотрудницу горсовета, скрывает свою профессию; парни, узнав, что она из парикмахерской, становились развязными и давали волю рукам.

Перед танцевальным вечером Вера долго причесывалась. Отныне ей помогала Незабудка, Вера доверяла ее вкусу больше, чем собственному.

— Если бы я была такая красивая, как ты, — вздыхала Вера, смотрясь в зеркало и видя там хлопочущую за креслом Незабудку, — мне не приходилось бы столько времени тратить на прическу. И вдруг сегодня опять придет тот летчик, с которым всегда весело?

На фронте Незабудка редко гляделась в зеркало, его заменяла то разбитая витрина магазина, то лужа под ногами, если стояла солнечная погода и ветерок не рябил голубую воду. А теперь она опять долгую смену суетится перед зеркалом, висящим напротив.

В первые дни она гляделась в зеркало чаще, чем того требовали прически клиентов, и ловила себя на том, что глядится с удовольствием.

Просто невероятно, вернулась с фронта такой молодой, красивой.

«Это ж надо было быть такой бесчувственной и толстокожей!»

Хотя беременным полагается дурнеть и лицо покрывается пятнами, Незабудка, наоборот, похорошела.

Были минуты, когда хотелось, чтобы Павел полюбовался ею такой, какой она глядит на себя из зеркала. Только теперь в ней не осталось почти ничего мальчишеского, она стала женственнее.

Письмо Павла она держит при себе в левом кармане гимнастерки и уже почти выучила наизусть.

Какой же Павел у нее умник, как красиво пишет, с каким наслаждением она смеется каждой его шутке, читает и в эти минуты делит с любимым его досуг, отданный ей дышит с ним заодно...

Письмо это переслала в Бобруйск до востребования та самая немолодая стриженая тетенька, дай бог ей здоровья. Страшно подумать, что оно могло заблудиться. Незабудка и в родильный дом возьмет это письмо.

С каждым днем становилось все труднее простаивать восемь часов кряду, склоняясь над клиентами, топчась вокруг них, осторожно упираясь животом в спинку кресла, прислушиваясь ко второй жизни, которая стала частью ее собственной.

В отличие от Веры Незабудка больше помалкивала и поддерживала разговор с клиентами только в таких рамках, чтобы не показаться неучтивой. Она помнила байку старого свердловского мастера Георгия Трофимовича, которого все звали «мосье Жорж», про македонского царя. Когда говорливый цирюльник спросил у царя: «Как вас подстричь?» — тот ответил: «Молча».

Но при всей своей неразговорчивости Незабудка вдруг могла долго и горячо убеждать клиента, что прическа, которую он носит или которую просит сделать, ему не идет. Ну разве можно закрывать челкой низкий лоб? И зачем выстригать под машинку виски? Оттопыренные уши будут торчать еще больше!

Облысевших легче стричь, чем кудлатых, но Незабудка предпочитала клиентов с густой шевелюрой, их стричь приятнее.

Мастерицы не слишком охотно сажали к себе ребятишек, которых взрослые приводили с собой. Вертятся в креслах, как заводные чертенята. Или еще лучше — увидят белый халат — и ну реветь. А как же не зареветь, если тетеньки в таких халатах из поликлиники суют ложку глубоко в рот или колют большой иголкой...

Кроме всего прочего, велика ли выручка от ребячьей стрижки? Без мытья головы, без одеколона... Жалкие крохи дневного плана.

Незабудка стригла нечесаную, в космах, взъерошенную, шаловливо-непоседливую или испуганно-плаксивую мелюзгу с неиспытанным прежде удовольствием. И легко находила для ребятни участливые, веселые слова.

Откуда они только взялись и где отыскались, эти теплые слова, мгновенно растапливающие ледок ребячьего недоверия?