Незабудки

Потом я развивал эту тему в полусне, считая, что камни можно мельчить так сильно, что они становятся питаньем растений. Но если размельчить и эту пыль современными способами до величайшей тонкости, то эта пыль, представляющая собой раздробленную мысль, может стать любовью или питаньем души человека.

Не жалко мне было бросить свой домик в Старой Рузе и свою прекрасную квартиру в Лаврушинском. Стал сегодня бриться и увидал впервые, что кожа на моей щеке за эти дни начала морщиться, как у стариков. С некоторым страхом я этого ожидал раньше, но теперь мне было не жалко: пусть дом, квартира, пусть шея, пусть все тело, пусть самая жизнь – не жалко и этого!

Когда нивы поспели и колосья согнулись от тяжести зерна – не верьте колосу, что высоко над нивой стоит: этот колос пустой.

* * *

Теперь даже один наступающий день нужно считать за все время. Никто и никак теперь не может сказать, будет ли за этой жизнью в Усолье[10] какая-нибудь другая благополучная, но все равно, эти дни суда всего нашего народа, всей нашей культуры, нашего Пушкина, нашего Достоевского, Толстого, Гоголя, Петра Первого и всех нас будут значительней всех будущих дней…

О время, время какое! Все маски сброшены с государств и с церкви, и все пережитое человечеством в этих формах опрокидывается в открытую душу каждого, как бремя, которое он должен вынести…

Говорят, люди в Москве теперь полусумасшедшие. И не мудрено: такой казни массовой посредством метания бомб в дома большого города еще не было. Кто первый придумал это и назвал именем тотальной войны?.. Ближе и ближе подступает к нам та настоящая тотальная война, в которой станут на борьбу действительно все, как живые, так и мертвые.

Ну-ка, ну-ка, вставай, Лев Николаевич, много ты нам всего наговорил!..

Стесненный и даже почти задушенный, вышел я в бор: там в холодном свете золотистой зари сосны горели. И мне стало стыдно за себя, за свое существование, и ненавистны мне были написанные мои бумаги, и этот ежедневный труд, в котором я похож был на червяка, ползущего с целью оползти неизвестно зачем земной шар. Страстно захотелось уничтожить себя как писателя и начать жизнь совершенно простую, как у всех… От этой мысли освобождения себя самого от плена писательства мне стало делаться лучше и лучше… Может, и сам-то скоро умрешь. Ты здоровей этой мыслью, что и так само собой без шутовства всесожжения кончишься и не будешь себя чувствовать червяком, оползающим землю.

Стань в этом свете у неминуемого костра своего, как стоят эти сосны в свете золотистой зари, и подумай про себя, совсем про себя, на корне своем, в неподвижности полной: разве что-нибудь значит для тебя такого этот ничтожный червяк, этот ты, кого-то из себя представляющий?

Так я прислонился к дереву, слился с ним и мало-помалу стал совершенно спокоен.

Слово. Утром в полумраке я увидел на столе в порядке уложенные любимые книги, и стало мне хорошо на душе. Я подумал: сколько чугуна пошло на Днепрострой, на Донбасс – и все взорвано, страна пуста, как во время татар или в «Слове о полку Игореве». Но вот оно, Слово, лежит, и я знаю, по Слову этому все встанет, заживет. Я так давно занят был словом и так недавно понял это вполне ясно- не чугуном, а словом все делается.

Заря желтая, холодная. Не покрытая снегом земля зябнет. И даже любимые зубчики леса, расположенные пилкой на фоне зари, не говорят ничего моему сердцу. И я молюсь о том, чтобы заря стала зарей, свет – светом и радовал нас, как было в мирное время

Пока я молился, милая лесная пила стала голубой, заря – золотой, а темная пелена облаков над зарей – сиреневой, и в сердце в ответ шевельнулась уверенность в существовании таких огромных богатств на земле, о которых не хочет знать человек, завороженный в злую сторону жизни…

* * *

Зло в красоте. Утром началась метель мельчайшими белыми пылинками, рассмотрев которые на темном, я убедился, что и такая пыль состоит из шестигранных звездочек… И все эти снежные груды, от которых гнутся пятидесятилетние сосны и аркой склоняются до земли березы, состоят из этих звездочек.

Сколько зла, сколько злобы в зиме, столь красивой для того, кто живет в тепле, и столь ужасной для застигнутого врасплох в поле путника…

Сколько замерзает в одну только такую метель живых существ, сколько поломанных ветвей, сколько изуродованных деревьев! Но придет время, и каждая прекрасная и злая шестигранная звездочка зла превратится в круглую каплю доброты, включающей в себя и красоту. Сверху добро, внутри красота – какая сила! А зимой – наружу красота, а внутри зло.

Я продолжаю думать об этом чудовищном скоплении снежного зла, от которого родится богатейшая весна.

Перебрасываюсь от этого в человеческий мир, и вся война представляется мне как болезнь, охватившая все человечество. И пусть вырастут на крови цветы – не утешительно. Пусть и тут каждый кристаллик зла превратится в каплю добра – не утешительно!