Незабудки (Рассказы)

Вода и в самом деле почти вся выкипела, да и дрова прогорели. Пришлось долить котелок и подбросить в печку тонких сухих сучьев. Огонь ярко вспыхнул. Пора было снимать котелок с едой. Картошка была готова как раз в тот момент, когда появился охотник, и теперь слегка разварилась… Андраш слил воду и деревянной толкушкой размял картофель. Полил его простоквашей и аккуратно воткнул сверху три ложки. Тем временем вода в котелке вскипела. Андраш всыпал в кипяток корень шиповника и ухватил тряпкой проволочную дужку котелка. В другой руке он держал посудину с картошкой и три кружки — почти вся их немудрящая хозяйственная утварь уместилась у него в руках. Он снес все это с крыльца и поставил на бревно между Евсеем и Мишкой, затем еще раз сходил в дом за хлебом и ножом.

Евсей тем временем развернул замотанный в полотняную тряпицу хлеб и положил посредине. Тогда Мишка поднялся и сел на корточки перед бревном, уступив свое место Андрашу.

Евсей между тем нахваливал свою собаку:

— …Чтобы кусок когда стащила — такого озорства за ней сроду не водится. К примеру, режем свинью; так она к мясу нипочем не притронется. Но и чужого никого не подпустит.

— А моя — ворюга, мать ее за хвост! Поймаешь ее на воровстве, так она и не думает бежать. Уляжется на землю и смотрит на тебя: бей, мол, ежели рука поднимется! Ну, где там ударить, в бога мать!.. — Мишка взял себе ложку, дождался, когда возьмут остальные, и начал есть.

— Жалостью только портишь собаку! — высокомерно заметил Евсей. — Верно я говорю? — обратился он за поддержкой к чужаку. — Учить ее надо.

— Учить? — засмеялся Мишка. — Уставится на тебя умильно, в глазах чуть не слезы блестят… Тут не то что бить, а еще и погладишь плутовку. Да она и не встанет без этого, так и будет лежать на брюхе, покуда ее не приласкаешь.

— Какой резон держать такую собаку?

— Дом сторожит. Правда, она только лает, но при крайней нужде и расхрабриться может. По мне, собака что надо. Верно ведь? — Мишка тоже решил воззвать к постороннему.

— Верно, — кивнул Андраш.

— Моя Найда порядок знает. Вот я упомянул к примеру, забиваем свинью. Ежели мясо на полу валяется, пусть ненароком упало, собака вольна считать его своим. Подхватит — я ей слова не скажу. Но к тому, что лежит на столе или на полке, она не притронется. Иной раз и полка-то — доска, на две табуретки положенная, и мясо-то прямо против носа лежит, а собака нипочем не возьмет.

— Какого черта?

— Уж так она приучена!.. Или, скажем, обожрется требухой на охоте… — Евсей увидел, как Мишка усмешливо подмигнул напарнику, но недоверчивость слушателей не сбила его с толку, — и тут же бежит траву нужную искать, чтобы, значит, брюхо лечить.

— Это что! — засмеялся Мишка. — Вот у нас была кошка, мать ее шельму, до того заядлая охотница, в особенности когда с котятами. Воробьев, бывало, одного за другим таскает, страсть глядеть!.. Чего же ты не ешь, Евсей, угощайся!

Евсей кивнул и из вежливости подцепил ложкой чуток картошки.

— Так вот кошка эта… — продолжил свой рассказ Мишка, — бывало, скормит каждому котенку по два воробья и никак остановиться не может, в охотничий, значит, раж вошла. И ведь что удумала: вместе с третьим воробьем травку лечебную несет. Знает, стервозина, что котят с обжорства беспременно прохватит. — Мишка с невозмутимым видом дул на горячую картофелину, лишь глаза его смеялись.

Евсей положил ложку и потянулся за чаем. Выпив полкружки горячего взвара, он исподлобья взглянул на Мишку. Лоб его покрылся испариной.

— Не зря тебя по всей округе балаболкой кличут, — сказал он. Допил чай, завернул хлеб в чистую полотняную тряпицу со следами глажки и обратился к чужаку: — Кто в собаках разбирается, тот сразу видит, до чего умница моя Найда.

— Ага, — глухо отозвался чужак. Все это время он с застывшим лицом прислушивался к разговору и ни разу не улыбнулся Мишкиным шуткам. Еду из общей посудины всегда зачерпывал последним, и, не обратись Евсей к нему напрямую, он бы и рта не раскрыл.

— Вот только жаль, что стареть стала, — прибавил Евсей.

— Стареть? Да она скоро ощениться должна.

— Верно. Этого я и жду, — сказал Евсей, удивленный, что от незнакомого человека не укрылась эта не для каждого глаза заметная деталь. — Одного щенка оставлю себе.

— А другого продали бы мне, — вырвалось вдруг у чужака. Он тотчас же и сам пожалел, что высказал вслух свое внезапно возникшее желание, и понурил голову.

Евсей смерил его взглядом:

— И на какие шиши вы его прокормите?

У незнакомца дернулось веко.

— Что сам ем, то и щенок есть будет, — хрипло ответил он.

— Все равно ведь я какого получше себе оставлю.

— Значит, какой от природы покажется лучшим. Не беда. Тот, что мне достанется, будет не хуже.

— Лучший, он и есть лучший. Остальные могут быть хорошими, но лучший-то ведь один. Или, по-вашему, я не разбираюсь в собаках?

— Вы для них неплохой хозяин. Но если я для своего щенка окажусь еще лучшим хозяином, стало быть, и щенок у меня вырастет наилучший.

— Охотник вы, что ли? То есть дока по этой части?

Незнакомец молча стал собирать посуду.

— Потому как через мои руки не один десяток собак прошел.