Незабудки (Рассказы)

— А ведь ей нехудо жилось у Евсея. Человек он злой, но собаку свою ценил. И уж теперь наверняка ее не уступит. Охотничья гордость не стерпит, чтобы собака от хозяина сбежала.

Грудь чужака высоко поднялась, затем с неслышным вздохом опала.

— Ты веришь мне, Миша? — спросил он, глядя в пол перед собою.

— С чего бы не верить?

— Нет, серьезно!

— Да полно тебе!

— Одолжи меру пшеницы.

— И одолжу. Почему не одолжить?

— Спасибо тебе, Миша!

— За что тут благодарить, вот чудак-человек… Скоро моя Жучка тоже ощенится, любого щенка на выбор отдам тебе с радостью. На кой тебе такая здоровенная собака? Ее прокормить — все равно что теленка вырастить. Ну, если не теленка, то уж поросенка-то наверняка. Ты, брат, обмозгуй все как следует. Не ты ведь эту Найду растил, натаскивал, она другим навыкам обучена. На черта она тебе сдалась?

— Так ведь это я ей нужен. Боится она лесничего.

— Ты шутишь или всерьез? Думаешь, она поняла его слова?

— То ли слова, то ли взгляд, но поняла.

— Тогда я молчу и больше не вмешиваюсь. А то еще решишь, будто скуплюсь в долг тебе дать.

— Разве я могу о тебе такое подумать, Миша! — негромко обронил чужак.

Мишка отправился в село с твердым намерением, если только представится возможность, откупить у Евсея собаку. Хотя и знал, что дома неприятных разговоров не оберешься. «Старый дурень, мало ему, что по сей день кормил-поил стороннего человека, а теперь, вишь, решил цельную меру зерна ему отвалить! Можно подумать, у нас самих добра девать некуда!» В ушах у Мишки заранее звучали попреки, какими в сердцах его осыплет жена. Медленно тащилась повозка по лесной дороге: возница хотел добраться домой затемно. Он не станет выслушивать старухины причитания; распряжет лошадь, зайдет в дом на минутку, сбросит с себя на пол грязную одежку — и бегом в баню. Нет, сегодня он насчет зерна даже разговора заводить не будет, а завтра с утречка, как глаза продерет, сразу же отправится к Евсею. Если удастся столковаться с Евсеем, то и старуха не посмеет лезть на рожон.

Мишка провел дело, как и задумал, но без толку. Несолоно хлебавши возвращался он в тайгу. Солнце спустилось за верхушки сосен, черными зубцами вырисовавшиеся на фоне предзакатного неба, когда он подъехал к угольным ямам. По дороге домой он мысленно препирался с женою, а на обратном пути беспокоился, как сказать о неудаче товарищу.

— Не отдает Евсей собаку, — рубанул он сплеча вместо приветствия сидящему у края ямы Андрашу. Затем молча обошел угольные кучи и скрылся в избе. Его обычной разговорчивости как не бывало.

Чужак сидел не двигаясь. Собака вытянулась рядом, положив голову ему на колени и провожая взглядом Мишку.

Прошло не меньше часа, прежде чем Мишка кликнул товарища:

— Эй, заходи в дом!

Андраш поднялся и пошел в дом. Собака осталась у ямы. Вечерние сумерки заметно сгущались.

На сей раз Мишка накрыл на стол, выложив поверх полотняной тряпицы всю привезенную из дому снедь. Однако хлеба подал не два каравая, как обычно, а только один. Это означало, что отныне и до тех пор, покуда они сообща живут в этой избушке, все у них общее.

Мишка вручил Андрашу хлеб, пододвинул нож поближе.

— Присядем, что ли…

Оба были в чистых рубахах.

— Где она? — почти шепотом спросил Мишка.

— У ямы осталась.

— Ни в какую Евсей не соглашается. Говорит, лучше пристрелит, чем в другие руки отдаст, — негромкой скороговоркой выпалил Мишка и зыркнул по сторонам. Он явно опасался, что собака услышит и поймет его слова.

— Ты сказал, что сразу расплатишься?

Мишка грохнул кулаком по столу.

— А ты как думал? Рот — не задница, чтоб его на замке держать.

— Ну ладно, ладно. Чего ты сразу на стенку лезешь?

— Ладно, ладно, — передразнил его Мишка. — Что делать-то будем? Ведь этак дело добром не кончится, заранее тебе говорю.

Андраш махнул рукой:

— Отдаст. Одумается и отдаст.

— Плохо ты Евсея знаешь. Жадён, как черт, по нему сразу видно. Зато ты не знаешь, что он три раза был женат и сейчас решил третий дом на сторону сплавить; покупателя на него подыскивает. А дом самый справный на селе. Но Евсей, коли озлится, даже дома не пожалеет.

— А по-моему, отдаст он собаку. Хотя бы из-за охотничьей гордости. Ведь собака теперь его слушаться не станет.

Мишка взял было в руки кружку с простоквашей, но, так и не попробовав, поставил обратно на стол. Теперь голос его обрел привычную громкость.

— Андраш! Признайся, как на духу: чем ты ее привадил — взглядом или едой?

— Ни тем, ни другим. Ты дал ей хлебную корку, а я ничем не кормил. Со вчерашнего дня, правда, мы с ней сообща кормимся.

— Не желаешь отвечать? — рассерженно спросил Мишка. — Признайся, взглядом околдовываешь или заговор знаешь?

— Нет.

— И не умеешь?

— Нет.

— А на селе сказывают, будто у тебя глаз колдовской.

— Евсей воду мутит?

— Там и без Евсея болтунов хватает. Одну толстозадую Варвару послушать, и то много чего наберешься. Хочешь, перескажу?

— Валяй… — Андраш отрезал ломоть хлеба.