Незабываемая ночь

– Хороший вопрос. И правильный, – произнес Бенет после короткого молчания. – Ламбер, узнай, сколько в Париже посланников президента Мэдисона и чем они занимаются. Дело требует осторожности и деликатности, но я хочу, чтобы информация была у меня на столе, как только появится.

«Вопрос нескольких часов», – подумала Селеста. Интересно, в штабах военных разведок других стран ведутся подобные разговоры? Если Шейборна удастся поймать, его ждет страшный конец, она не сможет его предотвратить. Случайно перехватив взгляд Гая, она увидела вопрос в глазах и поспешила отвернуться.

Временами она ненавидела этих людей столь яростно, что хотелось немедленно сбежать. Однако порой появлялись проблески гордости, о которой давно позабыла, за то, что может защитить невинного человека, случайно попавшего под перекрестный огонь в политических баталиях. Эти мгновения были ее покаянием и спасением.

Возвращаясь домой по набережной Сены, мимо цветочных рынков, Селеста увидела похоронную процессию и подумала, что так же везут сейчас Дюбуа. Их тела доставят в Нант, на сельское кладбище, там и будут похоронены убитые члены семьи. Мысль о том, что среди покойных есть дети, заставила ее остановиться и перевести дыхание.

Un malheur ne vient jamais seul. Беда никогда не приходит одна. Селеста вспомнила о сестре, которую в десять лет забрала у них болезнь. Теперь она лежит в маленьком гробу на семейном кладбище, у южной стены, в Лэнгли. Невозможно забыть безумие, охватившее маму, и скорбь отца. Здесь, в Париже, над которым носится освежающий летний ветерок, все будет происходить так же? Будет ли французский ребенок так же сильно горевать, мучиться догадками о людском предательстве, будет ли разрывать его душу тоска и непонимание, почему так сложилась жизнь?

Элис. Ее светлые волосы всегда источали сладкий аромат. Она была послушной и спокойной, порой даже слишком.

«Лучше бы это была Селеста. Он должен был забрать ее».

Она и сейчас слышала эти бесконечно повторяемые слова матери, разносившиеся в тишине дома вечером, после похорон сестры. Их иногда прерывал успокаивающий голос отца.

Сердце вновь нестерпимо сжалось, как случалось всякий раз в момент воспоминаний. А есть ли у нее сердце? Или вместо него в грудь вложили камень, который и сейчас там, весь в крови от разрывающей тело ярости, терзаемый страхами и горем.

Селеста обхватила рукой горло и почувствовала слабую, прерывистую пульсацию.

Она спасет Шейборна и уедет из Парижа. А пока постарается что-то исправить в себе самой, ведь Саммер – хороший человек, принципиальный, настоящий герой. Она же всегда была его противоположностью. Таким и будет направление ее действий, правильных и достойных, пожалуй, впервые за многие годы.

L’enfer est pavé de bonnes intentions.

Селеста улыбнулась. Да, дорога в ад вымощена благими намерениями. И она пойдет по этой дороге прямиком в ад, и пусть, ведь ее намерения благородны. Она поклялась в этом именем покойной сестры и распятого Иисуса.

Привычно нащупав в кармане четки, она принялась перебирать бусинки, все равно мысленно считая, сколько раз произнесла молитву Аве Мария. В детстве она часами перебирала четки, вознося молитву под строгим присмотром религиозных родителей. Так было до того январского утра, когда Мэри Элизабет Фурнье прыгнула с крыши дома бабушки. Отец рассказал ей о поступке несчастной матери вечером того же дня, вскоре после того, как она лишилась девственности с Саммерли Шейборном.

– Вера поддерживает нас лишь до определенного предела, Селеста. Только стойкость – настоящее подспорье для нас в жизни. Твоя мать приняла католичество ради меня, и я не уверен, что в душе она истинно верила. – Отец сидел перед ней, держа в одной руке бокал с бренди, в другой – пустую бутылку. Глаза его покраснели, веки опухли. – Возможно, мне никогда не стоило на это надеяться.

Стойкость.

Селеста сглотнула вызванную злостью горечь. Отец, как и мать, не обладал этим качеством. Иногда ее посещали мысли о том, что родители, должно быть, совсем ее не любили, раз выбрали для себя такую жизнь. Мать погрязла в пороках, с ней случались то истерики, то приступы меланхолии. Отец же был одержим эфемерными идеями и утопическими стремлениями.

Она же металась между ними, как шар, который любой желающий может загнать в удобную лузу, чтобы одержать победу над соперником. И заплатила за это высокую цену. В результате никто из них не выиграл и не получил преимущество, и уж меньше всего она. Отец лежал в общей могиле на окраине Парижа, а мать – в сырой земле Суссекса. После смерти они были так же далеки, как и при жизни.

Успокаивало лишь то, что хоть в этом просматривалась некоторая справедливость.

Тем вечером она наблюдала за окнами Шейборна, разглядывала шторы и мелькавшие за ними тени. Любопытно, что за гость может быть у него в такой час? Ответ она получила, когда через несколько минут распахнулась дверь и на улицу вышел мужчина в одежде священника.