Незабываемое

Н. И. рассказал мне, что в присутствии Кагановича в здании ЦК у него была очная ставка с арестованным Григорием Яковлевичем Сокольниковым. Гриша, друг его юности, с которым они вместе начинали свой революционный путь, показывал против него и лгал. Он выдумывал, будто бы существовал «параллельный» троцкистский центр (параллельный уже «разоблаченному» и судимому открытым процессом «объединенному»— троцкистско-зиновьевскому с главными обвиняемыми Зиновьевым и Каменевым). Центр этот, в который входил якобы и Сокольников, давал установку на вредительство, диверсии, террор против членов правительства, организацию покушения на Сталина, «правые» будто бы разделяли взгляды троцкистского центра на свержение правительства и восстановление капитализма в СССР. Сокольников якобы лично разговаривал по этому поводу с Бухариным, и тот предупреждал его, что действовать надо как можно скорее. Он описывал вымышленную обстановку, называл даты, где и в чьем присутствии происходили эти переговоры. До ареста с Н. И. провели не одну очную ставку, но эта была, если можно так выразиться, «боевым крещением».

Нормальный человек не в состоянии все это воспринять. Очевидно, предварительно надо было произвести невозможную операцию — трансплантацию разума, что успешно достигалось методами «следствия» лишь в стенах НКВД.

Я спросила Н. И., как же он опровергал показания Сокольникова.

— Да разве такой бред, — ответил он мне, — можно опровергать? Я смотрел на него как баран на новые ворота и сказал ему: «Гриша! Ты, может, рассудка лишился и не отвечаешь за свои слова?!» «Нет, — спокойно ответил Сокольников, — я за них отвечаю, и ты скоро ответишь за свои…» (Очевидно, намекая на то, что с Бухариным произойдет то же самое, что и с ним.)

Н. И. терялся в догадках, он не мог объяснить происходящего. На него смотрели знакомые глаза друга, лицо его было бледно, но не измученно[104]. Очевидно, он сдался сразу, ведь только перед отъездом на Памир Н. И. рассказали об аресте Сокольникова, а такие сенсационные слухи распространяются мгновенно. Вот чем обернулось предположение Н. И., что Сокольников не мог быть арестован по политическим мотивам.

Они находились в кабинете втроем: Каганович, Бухарин и Сокольников. Конвой оставался в другой комнате, ответственного представителя НКВД при Сокольникове не было. Очевидно, Л. М. Кагановича было вполне достаточно, чтобы заменить его и обеспечить необходимое поведение арестованного, а впрочем, я в этом не уверена. Каганович выглядел равнодушным наблюдателем, он не давил на Сокольникова, но при нем и не поддерживал Бухарина. Наконец пришло время, явился конвоир, и Сокольникова увели.

И тут-то произошло нечто совсем неожиданное. Каганович, по словам Н. И., сказал в адрес Сокольникова:

— Все врет, б…, от начала до конца! Идите, Николай Иванович, в редакцию и спокойно работайте.

— Но почему он врет, Лазарь Моисеевич, ведь этот вопрос надо выяснить.

— Будем выяснять, обязательно будем выяснять, Николай Иванович, — ответил Каганович.

Не могу сказать, касался ли Н. И. при разговоре с Кагановичем клеветы на процессе, точно этого я не помню. Не исключено, что Н. И. был под сильным впечатлением от очной ставки с Сокольниковым и этот момент опустил.

А по поводу работы Бухарин заявил Кагановичу:

— Пока в печати не будет опубликовано заявление прокуратуры, опровергающее клевету и о прекращении следствия за отсутствием состава преступления, к работе я не приступлю.

Каганович обещал, что это будет сделано обязательно.

10 сентября 1936 года в газетах появилось заявление Прокуратуры СССР, но несколько иного содержания, чем хотел Н. И. В нем говорилось, что следствие по делу Бухарина и Рыкова прекращено не за отсутствием состава преступления, а за неимением юридических данных для привлечения к уголовной ответственности, что в понимании Бухарина означало: не пойман — не вор! Но, так или иначе, поскольку сообщалось, что дело производством прекращено, стало дышаться легче. Безусловно, такой исход очной ставки с Сокольниковым был продиктован Сталиным. Дальнейшее развитие событий показало, что то был тактический шаг Хозяина, дабы показать «объективность» следствия.

Н. И. позвонил в редакцию и через С. А. Ляндреса (который его от души поздравил с реабилитацией) предупредил, что он появится там через несколько дней, хотел доиспользовать свой отпуск и немного отдохнуть. Очная ставка с Сокольниковым произвела на Н. И. такое удручающее впечатление, что у Н. И. были наивные намерения поговорить о ней со Сталиным, но он не был убежден, что это удастся.