Незабываемые дни

— Ударил это он меня, аж свет белый в глазах померк, здоровый он, гад, да куда моложе меня. Но не на того напал — or Чмаруцьки, брат ты мой, не вырвешься. Как вцепился в него, никакая сила тут меня не оттащит. Держу и кричу, держу и подаю тревогу. Спасите, кричу, диверсанта поймал!

Более десятка рабочих подтвердило, что слышали, как Чмаруцька кричал изо всех сил, звал на помощь. Даже немецкие часовые, прибежавшие на крик, и те засвидетельствовали, как около депо кто-то кричал «спасите».

— Зачем убили?

— О-о! Он на всех кидался, как лютый зверь, мне вот еще и руку укусил. Ну… дали ему, как следует, хватит с него.

— Кто бил?

— Все били… Кабы он подобру сдался, его бы не тронул никто, мы знаем, что на это начальство есть, и суд есть, без нас разберутся. А мы что! Мы только помогать должны начальству вылавливать таких злодеев. Нам об этом и пан Штрипке говорил и пан Заслонов.

— Ну довольно, довольно! Иди… — презрительно сказал Кох, явно не симпатизировавший этому болтливому свидетелю, который сыпал словами, как горохом.

А Вейс слушал и восторгался:

— Чудесно, чу-у-десно! Это прямо чу-у-десно! Такой массовый патриотизм рабочих! Они стремятся помогать нам.

Кох взглянул на него с плохо прикрытой неприязнью. В контору вызвали еще Бруно Шмульке. Спросили его, как он смотрит на это происшествие.

— Это господа, выдающееся событие, оно поможет великой Германии!

Шмульке наловчился говорить, и как еще говорить! Но слова его ни на кого не произвели особенного впечатления, а господин Кох, смерив его с головы до ног презрительным взглядом, сказал ему прямо в глаза:

— Вы старый осел, господин Шмульке. Вы дырявая калоша!

Шмульке стоял совсем растерянный.

— Вы уверены, недопеченный немец, что этот Сацук подкладывал в паровоз мины?

— Ведь его поймали на месте преступления, господин комиссар.

— Поймали, поймали… — передразнил его Кох. — Вам лучше всего блох ловить! В этом деле вы еще кое на что способны. Вы полагаете, что Сацук в самом деле преступник?

— Конечно. Его застали с минами на паровозе.

— Застали… Вы зарубите себе на носу, господин Шмульке, что Сацук был нашим агентом, нашим человеком.

— Он русский… А русские коварны…

— Он такой же русский, как вы! И, видно, был таким же дураком, как ваша почтенная особа. Он или выдал себя, или сделал еще какую-нибудь глупость… Это для меня совершенно ясно. Обо всем остальном никто из нас толком не знает.

— О, это страшно, если он немец! — только и смог выдавить из себя растерявшийся Шмульке.

— Что страшно? Чего страшного? Вам страшно, что вы немец?

— Нет, господин комиссар. Мне страшно, что совершаются такие неслыханные преступления и никто их не может раскрыть.

— Идите и не мозольте нам глаза!

Вызывали также на допрос Штрипке и Заслонова. Но они ничего не могли добавить к тому, что уже было сказано рабочими. Они действительно ничего не знали об обстоятельствах дела. Сидели в конторе, услышали шум, крик, а когда явились на место происшествия, то увидели то же, что и господин Кох.

— Вы думаете, что Сацук — преступник? — спросил Кох Заслонова.

— Да. Я давно заметил его преступные проделки, которые пахли не чем иным, как обыкновенной диверсией.

— И молчали?

— Зачем мне молчать? Я сразу заявил господину шефу и просил уволить этого рабочего или отдать под суд.

— Это правда, господин Штрипке?

— Ну, вы знаете об этом, господин комиссар… — смущенно сказал Штрипке, глазами упрашивая Коха не очень задерживаться на столь щекотливом вопросе.

— И вы твердо убеждены в виновности Сацука? — еще раз высокомерно повторил Кох.

— Больше чем уверен, господин комиссар. Все его поведение свидетельствует об этом.

— Ладно… Мы еще поговорим с вами на эту тему! — многозначительно произнес Кох.

— Всегда к вашим услугам!

Когда Штрипке и Заслонов ушли, Вейс спросил у Коха:

— Я не совсем понимаю всех ваших вопросов, не понимаю, к чему вы клоните.

Кох посмотрел на него с нескрываемой иронией, нехотя процедил сквозь зубы:

— К сожалению, господин комендант, я не могу пока раскрыть перед вами всех моих планов и высказать все свои подозрения.

— Это ваше дело, господин комиссар, и я в него не вмешиваюсь. Но мне кажется, что своими бесконечными расспросами вы вносите излишнюю суету во все наше дело, Если преступник пойман и пусть даже наказан самими рабочими, надо из этого сделать надлежащие выводы. Надо оказать должную поддержку добросовестным рабочим и не нервировать понапрасну технический персонал, который, на мой взгляд, неплохо справляется со своими обязанностями.

Кох смотрел на Вейса тяжелым, немигающим взглядом:

— Или, по-вашему, лучше было бы, чтобы четыре исправных паровоза из резерва были так же взорваны, как и те, что были выведены из строя в пути?

— Я ничего не думаю, уважаемый господин комендант. Мне бы хотелось только, чтобы вы не мешали моей работе!

— Таково и мое желание, почтенный комиссар, чтобы вы не вносили лишних трудностей в работу комендатуры и других органов, мне подведомственных.