Незабываемые дни

Дядька Сымон понимал все намеки начальника полиции. Знал, что тот к нему и другие претензии имеет, и весьма солидные: то одно не сделано, то другое не доведено до конца, а если сказать правду, то и вовсе сорвано. Знал и про то, что начальник полиции немного сдерживается еще и потому, что осведомлен о хорошем отношении к старосте самого коменданта. Но эти отношения сегодня могут быть хорошими, а завтра с таким же успехом расклеятся.

Принимал дядька Сымон полицаев, а у самого на сердце кошки скребли: чем кончатся все эти попойки? Когда, наконец, не надо будет больше держать душу на привязи да еще потакать этим бандитам? Так бы, кажется, взял оглоблю и раздробил им черепа.

И, когда полицаи уходили, он порой не на шутку напускался на тетку Ганну:

— Чего уж ты рассыпаешься перед ними мелким бисером,? Все похваливаешь их да сочувствуешь. Да я б их за ворот, да мордой о припечек, чтобы и не пискнули!

Тетка Ганна, которая в былое время, если б ей стал перечить Сымон, так бы на него напустилась, что тот сразу бы умолк, теперь смотрела на него совсем спокойно, даже улыбалась:

— Тоже мне храбрец нашелся!

И, с минуту помолчав, продолжала:

— Ты вот лучше не забудь: думают они наведаться в соседнее село окруженцев искать… Да еще хвастались, что разузнали, где партизанские переправы.

— А еще о чем они говорили?

И тетка Ганна выкладывала все, о чем ей говорил тот или иной полицай, или то, что ей удалось уловить из их разговоров друг с другом.

— Гляди же, не забудь! — еще раз напоминала тетка Ганна.

— Да уж ладно, — примирительно отзывался Сымон. И молчали оба. Горевали. Жаловались.

Сымон не на шутку тревожился, все думал, как бы ему избавиться от этой должности. Но избавиться так, чтобы и людям хорошо было, да и себя не дать в обиду всем этим бобикам и их хозяевам. Нелегко было в его годы вести эту двойную игру. Знал, что в конце концов немцы разнюхают о его не совсем приятных для них поступках. И так уж среди окрестных жителей пошла слава о его деревне как о партизанской гостинице. Куда ни шли партизаны, на задание или с задания, они всегда находили в его деревне надежный приют и необходимую поддержку. Но эта слава партизанской гостиницы могла из уст дурного человека дойти и до ушей гитлеровцев. Не сдобровать тогда ни гостинице, ни ее хозяину. А главное — будет нанесен ущерб народному делу.

И при первом удобном случае дядька Сымон не преминул осуществить свой заветный план. Произошло это однажды вечером, когда люди уже ложились спать, а в хате у Сымона сидел Остап Канапелька и они толковали о разных своих делах. Остап спрашивал, когда из деревни пойдут подводы в город по немецким нарядам. Надо было перебросить в надежное место партию тола. Его лучше всего переправить с такой удобной оказией. Договорились и о сроке, и о подводчиках, которым можно поручить такое деликатное дело. Остап собирался домой, как вдруг кто-то постучал со двора в окошко. Стук был тревожный. Когда Сымон высунул голову в открытую дверь, Остап услышал несколько слов, произнесенных взволнованным голосом:

— Дядька Сымон, полицаи!

Остап не считал для себя полезным лишний раз встречаться с полицаями. Он схватил кожух, свою неизменную шапку и был готов уже броситься во двор, чтобы огородами пробраться к лесу, но Сымон схватил его за руку, прошептал:

— Поздно, брат! Прячься в кладовку! — и торопливо запер за ним дверь.

Полицаи были уже на дворе. Одни подходили к крыльцу, другие открывали ворота. Вскоре во двор въехало трое саней, на которых Сымон успел заметить станковый пулемет и понял, что полицаи куда-то направляются с серьезным заданием.

— Принимай гостей, Сымон, да коням там сена подбрось, да овса расстарайся: такая тяжелая дорога в эту метель.

— Куда это вас бог несет?

— После, Сымон, после, дай душу согреть с мороза, аж ноги затекли.

— Заходите в хату, заходите! А о конях не беспокойтесь, сыты будут.

Полицаи гурьбой ввалились в хату, захватили с собой и пулемет.

— Подбрось дровишек в печку, тетка Ганна, совсем окоченели!

Тетка Ганна не заставила гостей долго упрашивать себя, пошла хлопотать по хозяйству.

Сымон сновал по двору, ходил в сарай за сеном и, проклиная непрошенных гостей, вернулся, наконец, в хату.

— А ты, Ганна, приготовь что-нибудь людям, они ж с дороги.

— Да вы не беспокойтесь, дядька Сымон, у нас и своя фляжка есть, чтобы душу согреть. Мы не думаем у тебя долго задерживаться, вот только немного обогреемся и поедем дальше.

— Это уж ваше дело. Я людей не гоню из хаты, да еще в такое время. А ты, Ганна, дай там чего-нибудь людям, закусить Им ведь тоже надо.

Когда Ганна вошла в кладовку, чтобы взять там кое-что из припасов, Остап хотел уйти домой, но Ганна возразила:

— Обожди лучше, они — скоро. Разузнаешь, может, куда их чорт несет.

Хлопотала, металась Ганна. Вскоре на сковороде зашипело сало, испуская такой аппетитный аромат, что старший полицай не стерпел, стал раздеваться.

— Не на пожар спешим. Если-уж выпить, то по-людски, за столом.