Незабываемые дни

Кох едва не испепелил своим взглядом невзрачного офицерика. Но посмотрел еще раз и произнес тихо-тихо, чтобы не слышали его ближайшие помощники:

— Идите…

Остатки пехотного полка, три сводные роты фронтовиков, медленно тронулись из деревни.

— Однако, что мы стоим на морозе? Занимайте дома!

Кох позвал к себе в комнату Клопикова:

— Садитесь.

Клопиков сидел, настороженно поглядывая на начальника, услужливо ждал приказаний.

— Видали?

— К сожалению, ах, к великому сожалению, пришлось увидеть эту грустную историю. Просто глазам не верил, как такое могло случиться. Это разбой, это же государственное преступление, очень даже просто-с… Хотя они и капитан, но поступили хуже бандита, простите мне за такое неуважение к немецкому офицеру…

— Он свое получит! — пробормотал Кох и отвел глаза в сторону. Ему было немного стыдно перед своим подчиненным. Кох помолчал немного, потом глухо заговорил:

— Ваши полицаи были не на месте. Они оказались никчемным сбродом, пугливыми баранами, неспособными на серьезную операцию. Вы лично отвечаете за их бегство.

— Прошу прощения, господин комиссар! Полицаи действительно испугались, они еще как следует не обстреляны. Да, знаете, и неловко им выступать против немецких солдат…

— А если эти немецкие солдаты являются не чем иным, как самыми обыкновенными дезертирами, преступниками?

— Это я теперь понимаю, в самом деле преступники и тяжкие преступники, скажу я вам… Изменники… Очень даже просто-с. Но жандармы первые бросились наутек, где же тут было удержать полицейских? Я, разумеется, взыщу с которых…

— А где захваченные пленные?

— Убежали, господин комиссар.

— Ладно, господин Клопиков. На этом мы с вами закончим разговор. Одно только я должен вам сказать: вы ничего не видели и не слышали из того, что произошло здесь. Понятно?

— Бог мой, отчего же непонятно?

— Посмотрим. Теперь последнее, что я скажу вам. Полицаи должны изыскать любые средства, чтобы оправдаться, заслужить доверие. Как сами видите, полиция не только не нанесла партизанам поражения, но даже какою-нибудь заметного урона…

Мне сообщили, что Слимак знает место, где живет семья этого самого батьки Мирона.

— Да, я сам говорил вам про это. Там все его дети.

— Приказываю: безотлагательно, сегодня же арестовать и доставить в город.

— Отобьют по дороге, отобьют! Поднят на ноги весь район, господин комиссар, они просто не пропустят теперь ни одного человека в нашей форме…

— Не обязательно полицейским прогуливаться по партизанскому району в форме.

— Вы правы, господин комиссар. Мы постараемся. Но разрешите сделать это не сегодня, когда по деревням все люди насторожены и следят за каждым нашим шагом. Вы знаете, господин комиссар, мы с вами не видим партизан, а у них мы всегда на примете, — каждая живая душа в деревне, осмелюсь вам доложить, глядит в лес, в их сторону.

— Ладно. Можете провести эту операцию через несколько дней, когда район успокоится. Чтобы ни одна душа не знала об этом деле, исполнителями будете вы лично и Слимак. Можете взять себе в помощь Семку, тот никогда не помнит, где он был и что делал.

Уже в полночь отряд Коха двинулся в город. Шли осторожно, боясь наткнуться на засаду. Все были молчаливые, понурые. Возвращались, что называется, несолоно хлебавши. Начальство было не в настроении.

5

Когда группа Коха только-только выходила из деревни, неподалеку от города остановились пехотинцы. Капитан обратился к солдатам с коротким словом:

— Солдаты, как ваш командир, я даю вам полную свободу: идите, куда вам угодно. Хотите обратно на фронт — идите туда, хотите на отдых домой — пробирайтесь в Германию. Не в партизаны же нам итти. Они постреляют нас, так как особой любви к нам, насколько вам известно, у них не замечается. Но куда бы ни пошел каждый из вас, придерживайтесь святого закона: отвечать только за себя, не ссылаться на товарищей и не выдавать их. Мы с вами не гестаповцы… Нам уж хватит войны, мы сыты ею по горло! А теперь поступайте так, как подскажет вам ваша совесть.

Начались жаркие споры. Некоторые стояли за то, чтобы вернуться в город.

— Наши семьи расстреляют, если мы не явимся на место!

— Идите, вас никто не задерживает.

Были люди, которые колебались. Им страстно хотелось высвободиться от проклятой бойни, как называли они наступление на Москву, и откуда они счастливо выбрались, как сами говорили лишь потому, что весь их полк был разгромлен и отведен в глубокий тыл. Давно уже среди этих солдат шло глухое брожение. Их двух однополчан расстреляли эсэсовцы за распространение ложных слухов, как говорилось в официальном постановлении. Солдаты знали, что казненные товарищи говорили правду о положении на фронте. Но не всякая правда желательна для господ офицеров и эсэсовских шпиков. Командование знало о не совсем благоприятных настроениях солдат и решило послать их проветриться в район, набраться хорошей германской лютости в борьбе против партизан.