Незадолго до ностальгии

— А как же Марк? — ухватился он за соломинку. — Это же его день рождения. Неловко прийти на праздник и получать подарки вместо виновника торжества. И вы так красиво танцевали…

— Марк? Ты что! — возмутилась Вера. — Толя мне как брат, я же не извращенка! — она наклонилась к нему: — Киш, посмотри мне в глаза, пожалуйста!

Он разглядел смеющиеся зрачки её зелёных глаз, немного веснушек и влажную розовую улыбку:

— Ну?

— Я тебя сейчас возненавижу, — почти ласково пообещала она, — ты хочешь этого? Я ему предлагаю себя, а он читает мне мораль и пытается вместо себя подсунуть кого-то другого, словно я тащу его в камеру пыток! Как я должна реагировать?

— Тоже мне напугала, — поморщился Киш. — Возненавидит она! Если бы ты знала, как мне хочется задать тебе перцу, не говорила бы этой ерунды…

Какая разница, согласен её муж или нет, сказал он, тут сама постановка вопроса не верна. Для него, Киша, никогда секс не зависел от мужчины — мужского согласия или не согласия, присутствия-отсутствия. Он всегда рассматривал это как два желания — своё и женщины — но никак не три, не четыре, не пять. Поэтому замужние всегда были для него табу. Неужели такие простые вещи надо объяснять юристу? Нарушить закон — а здесь речь идёт именно об этом — можно один-два-три раза, но закон на то и закон, что его нарушение чревато последствиями — далеко не всегда предвиденными. Когда-нибудь всё равно наступает расплата. Она правильно сказала: он сейчас выбит из колеи. А это значит, он и сам не знает, чего от себя ожидать — каких чувств. Его может мотануть куда угодно. Вдруг после того, что произойдёт наверху, он втрескается в неё до умопомрачения? Это запросто может случиться: она стала ещё красивей, а он сейчас ничейный и в каком-то смысле даже отчаянный. И что дальше? Готова ли она стать его постоянной любовницей? А что если потом он захочет, чтобы она принадлежала только ему — захочет, так сказать, стать не просто приправой, а основным блюдом? И начнёт отбивать у мужа? Вот то-то и оно. Такие вещи надо просчитывать ещё на берегу.

Вера смотрела на него, скептически улыбаясь и покачивая головой, словно он нёс несусветную чушь, и заранее прощала:

— Другого бы точно бы возненавидела! — вынесла она вердикт и легонько шлёпнула его по плечу. — Ладно, я предложила, ты отказался: теперь рассказывай просто так.

— О чём? — он искренне удивился.

— Как о чём? О вас с Варварой: зачем она пошла на ментальный раздел? Что ты ей такого сделал?

Правильней было бы рассердиться, но он почему-то не смог: её бесцеремонное любопытство обезоруживало своей откровенностью и даже веселило. Любопытство — вот ключевое слово. Это то, что он может понять. Разве его самого не воспитали в пытливости к знаниям? Разве он сам не бился над тем же вопросом: зачем Варвара затеяла процесс? И потом: для них с Варварой всё случившееся — их жизнь, а для Веры и её сестры — всего лишь любовная история, в которой они узнали всё, кроме главной интриги. И даже если он сам её не знает, необходимо что-то придумать, потому что дважды отказать женщине в удовлетворении её желаний — откровенное свинство. Вера такого не заслужила.

Вот только что ей теперь сказать? Друг-писатель что-то говорил про сильную концовку — про то, что им с Варварой не хватило сильного финала. Пожалуй, это как раз то, что нужно.

— Что я такого ей сделал, — задумчиво повторил Киш, отмечая, как внимательно она на него смотрит. — Тут всё просто: я сам её попросил подать иск.

— Ты?! — Вера даже подпрыгнула на месте и закачалась в гаме взад-вперёд, скользнув ногами по его джинсам.

— Ну да, — подтвердил он. — Сама понимаешь, если бы иск подал я, это выглядело бы не очень — не по-джентльменски что ли. А когда истцом выступает женщина, все воспринимают нормально.

— Но зачем?!

Собственно, это было их совместное решение, объяснил Киш, и он не знает, есть ли у него право говорить об этом кому-то третьему. Но дело даже не в этом — просто такие вещи невозможно объяснить, их можно только почувствовать.

— Ты про сожжённые мосты слыхала? Нам обоим показалось, что когда расстаёшься, просто поделив вещи и больше ничего, мост горит… недостаточно ярко.

— Как это?

Это — эстетика, представление о красоте, кивнул он, слегка наслаждаясь её непониманием. Если тебе что-то кажется красивым или некрасивым, переубедить тебя в обратном невозможно. Это можно лишь принять, как данность. В конце концов, если люди расстаются, то тем самым они признают, что их брак был ошибкой. Исправить её можно лишь ещё более грандиозной ошибкой и глупостью: клин вышибается клином, минус на минус даёт плюс…

Слова лились, аргументы находились сами собой: Киш и сам удивлялся, как легко ему врать, — стоило лишь придумать фиктивную концепцию, а дальше всё стало делом техники. Удивительней же всего было то, что он сам начинал верить этим легко возникающим доводам: так не было, но так могло быть! Если бы Варвара при расставании сразу же предложила ему ментальный раздел, приведя те соображения, которые он сейчас излагал Вере, Киш счёл бы её слова убедительными.