Незакадычные друзья

Что Костя ему скажет, она додумать не успела, потому что в дверь позвонила Танька. У них с подругой был свой условный перезвон: «открыва-а-ай поскоре-е-ей, не томи у двере-е-ей», – выпевали они в детстве, давя на звонок и сводя с ума родителей.

Танька налетела, как ураган.

– Ты где пропадаешь? – вместо приветствия, набросилась она. – Сама сказала, что поехала с Бобиком в ресторан, а исчезла на сутки. Разве в ресторане сидят столько? Или, – подозрительно спросила Танька, – теперь есть такой круглосуточный ресторан? Но только что там делать столько времени?

– Там? – промямлила Ирка. – Ну, танцевать, и все такое…

– Что – все такое? – жадно набросилась на нее Танька. – Что там за извращения? Говори!

– Все бы тебе извращаться! – искренне возмутилась Ирка. – И вообще отстань, ни в каком ресторане я не была, и уж тем более с Бобиком!

– Ирка! Не темни! Где была? Говори немедленно.

Пришлось признаться, что она была у Кости на даче. Танька изумленно распахнула глаза. Поскольку глаза у нее были огромные, это заняло некоторое время, в течение которого Ирка сама смогла перейти в наступление, перетащив Таньку на кухню и достав упаковку ее любимого кофе.

У Таньки было полно новостей, поэтому без кофе было никак не обойтись. Налив себе большую чашку покрепче, Танька уселась за стол, удовлетворенно наблюдая, как Ирка достает из холодильника пирог с яблоками и ставит его в микроволновку.

– К Свинпину приехала мама, представляешь?

Свинпин был никто иной, как Танькин бой-френд. Своим прозвищем он был обязан вовсе не тому, что он был похож на свинью, или на пингвина, как вначале думали многие Танькины друзья. Просто у него волосы росли немного ежиком, и это заметила Ирка, изучавшая когда-то датский язык. Ежик по-датски – пинсвин, о чем она радостно поведала Таньке. А поскольку Танька всегда все путала, то тут же прозвала его Свинпином. С тех пор Ирка успела забросить датский, заявив оскорбленному преподавателю, что правила чтения датчан – это нарушение прав человека, и этот язык следует отменить специальным указом Организации Объединенных Наций. Но к бедному парню кличка накрепко приклеилась, и все, включая его самого, немедленно забыли его настоящее имя.

Таньку Свинпиновская мама никак не хотела принимать всерьез. Поэтому обругивала все, что видела в квартире сына, рассчитывая, что это заденет и присосавшуюся к нему тощую деваху. Она смотрела всегда не на Таньку, а мимо нее куда-то вбок, и сообщала кухонному шкафчику, что ходют всякие, которым дома не сидится, только грязь в квартиру пускают. А вот что ванны без клапанов теперь только у голоты имеются, и надо ванну с больши-им таким клапаном поставить, – это сыночку некому подсказать. Тут мамаша повышала голос, потому что сыночек в этом месте из кухни выскакивал, и исчезал в недрах квартиры, бросив на Таньку с Иркой извиняющийся взгляд.

– И посуда-то, – надрывалась мамаша, – срамота смотреть.

– Мы будем вам очень благодарны, Зоя Карповна, – однажды сказала Танька, – если вы нам привезете новую. Какая вам нравится.

Ирка тогда, помнится, здорово удивилась, что у зловредной мамаши есть имя. Зоя Карповна пожевала губами, и сообщила, что фиг она чего привезет, потому что Танька немедленно себе все захапает, и пустит Свинпина по миру в чем мать, то есть она, Зоя Карповна, родила.

– Ирка! – заныла Танька. – Пойдем к нам, а? Мой Свинпин куда-то до вечера свинтил, а меня оставил с мамашей разбираться. Не оставляй меня с ней одну, а?

– Он у тебя действительно большой свин, – удивилась Ирка. – Что ж он тебя с ней оставил? Разбирался бы сам…

Танька задумчиво пожевала пирог.

– По-моему, – сказала она, – Свин боится, что мать его убедит, что я кругом плохая. Вот и удрал. Ну, а меня-то, – засмеялась она, – никто не убедит. Потому что я – просто прелесть, – заключила она, и откинулась на табуретке, переваривая пирог и страдая от жары. Солнце вовсю жарило в окна, и даже открытый балкон не помогал.

– Пойдем в кресле посидим, – предложила она, и рысцой побежала в Иркину комнату, коварно стремясь занять Иркино любимое кресло-качалку. Ирка по привычке бросилась за ней следом, зная, что Таньку все равно ей не опередить. Но Танька затормозила в дверях.

– Это что у тебя? – она оторопело ткнула пальцем в разложенные на Иркином столе телефоны. И добавила хриплым шепотом:

– Ты воруешь телефоны?

Прежде чем Ирка успела придумать, что соврать, Танька уже понеслась вскачь:

– Слушай, у тебя что, проблемы с деньгами? Так я тебе могу дать, у нас сейчас со Свинпином период длительного благоденствия, ты же знаешь…

– Я не ворую… – попыталась вставить Ирка, но ее никто не слушал У Таньки загорелись глаза, и она пожелала узнать, как Ирка промышляет телефонами: открыто срывает со шнурочков, когда они висят на шее, или вырывает из рук, или потихоньку таскает из карманов…

– А знаешь, – осенило Таньку, – можно еще у какого-нибудь симпатичного мужика попросить позвонить, и убежать…

– Да успокойся ты! – прикрикнула Ирка, отчаявшись ее остановить. – Ничего я не ворую.

Танька разочарованно захлопала ресницами.