«Анатолий Левицкий (1901–42). Русский, принявший французское гражданство, окончил Историко-филологический факультет и Этнологический институт, заведующий одним из отделов Музея Человека; был одним из самых деятельных организаторов этого Музея, известен своими трудами о шаманизме. Был мобилизован в 1939–40 г. г. Во время оккупации был судим по делу «Резистанс» и расстрелян на Мон-Валериен 23 февраля 1942 года. Генерал Де Голль наградил его Медалью Сопротивления, согласно следующему приказу: «Левицкий. Выдающийся молодой ученый, с самого начала оккупации в 1940 г. принял деятельное участие в подпольном Сопротивлении. Арестованный чинами Гестапо, держал себя перед немцами с ислючительным достоинством и храбростью, вызывающими восхищение.
В вышедшем после войны в Париже «Русском сборнике» Георгий Адамович писал:
«Бывают люди, которых всегда радостно встречать, хотя они ничего для этого не делают: что было в Вильде? Северная, будто скандинавская чистота, странно-светлый взгляд, крепкое пожатие руки. Он мог и не улыбнуться, здороваясь или прощаясь, как улыбались другие, но лицо его излучало благожелательность и готовность оказать любую услугу.
Если бы мы знали, что каждого из нас в жизни ждет, человеческие отношения складывались бы, вероятно, иначе, чем складываются они на деле. Если бы я знал, как Вильде умрет, я, конечно, помнил бы о нем больше, чем помню теперь. Несомненно, это был замечательный человек. Немецкий офицер, сказавший на суде, к смущению своих коллег, что если бы он не был врагом Вильде, то хотел бы быть его другом, не ошибся в оценке. Но все мы поражены слепотой, Вильде был для меня очень милым, очень приятным молодым человеком, только и всего. Чувствовался в нем искатель приключений, гумилевского романтического склада: мечты о походе в Индию или об охоте на белого носорога. Но слишком часто такие мечты кончаются успешной, долголетней службой в нотариальной конторе, чтобы внушать доверие и внимание… Впервые я почувствовал, что Вильде не «просто приятный» молодой человек весной 1940 г., нежданно негаданно получив от него на фронте длинное письмо. Ответить на это письмо я уже не успел, и никогда больше Вильде не видел. Писал он несколько простодушно по стилю — «я рад, что мы с вами оба боремся за культуру»; — но с такой прямотой и простотой, с таким неподдельным подъемом, что представление о нем тогда же изменилось. Вполне верным, однако, оно стало лишь позднее, после его смерти».