Незамеченное поколение

Страшные таинственные слова Спасителя, — говорит Пьянов, — парадоксальные слова для естественного, грешного человека. Эти слова вполне применимы и приложимы к жизненному пути священника о. Димитрия Клепинина. В феврале месяце 1944 года, в концентрационном лагере Дора, отец Дмитрий погиб; он умер от воспаления легких на грязном полу, в углу так называемого «приемного покоя» лагеря, где не было ни лекарств, ни ухода, ни постелей. Вечером или ночью он умер и, вероятно, под утро был увезен с другими покойниками в крематорий лагеря Бухенвальда. В то время покойников из лагеря Дора сжигали в Бухенвальде.

Лагерь Дора был страшный лагерь. В 1944 году Бухенвальд поставлял в Дору живую силу. Нам говорили, что в 1944 г. из 1000 человек через 2–3 недели оставались живыми 200 человек, и то больные, остальные погибали от непосильного труда, скверного питания, обращения, отвратительных жилищных и санитарных условий. В то время (1944 год) в Доре строились подземные заводы для V-1.

Заключенные в Бухенвальде боялись отправки в Дору.

Люди в жизни крайне небрежны друг к другу. Мы обычно, проходим мимо людей, не замечая их, потому, что они не представляют ничего примечательного — ни по внешности, ни по манере говорить: простые, обыкновенные люди, скромные, застенчивые. Таким был отец Дмитрий в жизни. Он был простой священник, не отличавшийся ничем от других. А между тем это был замечательный человек и священник. В чем же его замечательность? Я знал Диму Клепинина, а затем отца Дмитрия в течение 23 лет и узнал и понял его по-настоящему только за год до его смерти. Мы провели вместе около года в лагере Компьен. Без преувеличения скажу, что год, проведенный с ним, для меня была милость Божия; я не жалею этого года.

Основные последние вопросы жизни человек решает сам лично и только Бог может в этом помочь — Бог открывается человеку. Но из опыта с о. Дмитрием я могу спокойно утверждать, что Бог может говорить и через человека. Из опыта с ним я понял, какую огромную духовную, душевную, моральную помощь может оказать другим человек, как друг, товарищ и духовник. При помощи о. Дмитрия, а, может быть, и сам его простой образ, дал мне ответы на многие мучительные вопросы жизни, которые казались раньше неразрешимыми, или были простыми упражнениями ума, не претворенными в жизнь. Сейчас, на свободе, я часто скорблю о постепенной утере того, что Бог мне дал получить от о. Дмитрия.

В чем дело? Очень трудно объяснить все это, особенно же раскрыть внутренний образ и мир другого человека. Отец Дмитрий был человек глубочайшей веры в Живого Бога, именно Живого Бога. Я думаю, что есть вера в Бога, как отвлеченное, не живое понятие. Такая вера в приложении к жизни бывает иногда страшной, более того, такая вера может быть разрушительной, особенно для другой души. Дело в том, что живое отношение к Богу у отца Дмитрия непосредственно, просто переключалось в жизнь — к живому человеку — особенно к несчастному, ко всякой душе, «скорбящей и озлобленной». В этом у него было много общего с покойной матерью Марией.

Мне скажут, что каждый христианин и священник должен так поступать. Верно. В том-то и дело, что мы, называющиеся христианами, так не поступаем. Те, кто знал отца Дмитрия, согласятся с тем, что о. Дмитрий отдавался другому человеку без остатка и это было связано с его отношением к Богу — как Творцу, Живому Богу, Богу Любви. Другими словами, это была та самая любовь, о которой говорит св. Иоанн: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Иоанн. 15,13).

Не случайно отец Дмитрий отдал свою жизнь, и именно он отдал свою жизнь за человека, за друзей своих, ибо такова была его вера в Бога. В этом случае образ Христа был для него жизненным, живым путем. Я помню, в конце февраля 1943 года нас привезли из крепости Романвилль в Гестапо на рю де Соссэ. Нас собрали около 400 человек во дворе, из окон выглядывали накрашенные стенографистки, немки, француженки, русские; отец Дмитрий в порванной рясе стал предметом насмешек, один из эс-эсовцев начал толкать и бить о. Дмитрия, называя его «иудэ». Юра Скобцов, стоявший рядом, начал плакать. Отец Дмитрий, утешая его, стал говорить, что Христос претерпел большие издевательства. Если о. Дмитрий принимал личные оскорбления смиренно, наоборот, он мучительно, даже до физической боли, переживал оскорбления других. Часто и, может быть, больше мы все были оскорбляемы и избиваемы не только немцами, а и своими пленными товарищами. Это позор концентрационных лагерей.