Незаметная вещь

Каждый день были стрельбы, после которых к кадетам подползали сестры милосердия и бинтовали им головы. Еще были кроссы, после которых сестры милосердия бинтовали руки. Еще кадеты готовились к прыжкам. Для этого они забирались на скамеечку, поправляли на спине парашют, прыгали со скамеечки вниз, изображали выдергивание кольца, потом закидывали голову в небо и громко кричали:

– Кольцо, купол, рыжая!

Рыжая – это была какая-то штуковина, вылетавшая в знак того, что купол раскрылся правильно. Но рыжей этой никто не видел, потому что не станет же купол раскрываться, если прыгаешь со скамеечки на траву.

Наконец наступил день, когда кадеты должны были прыгать с вышки. Вышка была высокая. Очень высокая, да к тому же еще с очень крутою и узкой лестницей из серых, не очень надежных на вид досок.

Карабкаясь по ступенькам, Саша думал, что вот ведь в пять лет, живя на свалке, ничего не боялся, и потом, в приемнике-распределителе, не побоялся нанести несколько проникающих ранений вилкой шестнадцатилетнему парню только за то, что тот отобрал у Саши в столовой хлебную горбушку, заменив хлебной серединкой.

А сейчас почему-то испугался высоты.

В груди как-то сжималось, в паху как-то щекотало, и Саше приходилось изо всех сил выпрямлять спину и изо всех сил улыбаться, чтобы товарищи не заметили его страха.

Наверху инструктор пристегнул Сашу к парашютным лямкам, спросил, не страшно ли, и похлопал по плечу.

Саша ответил, что ему совершенно не страшно, улыбнулся и прыгнул. Все это было как в тумане. Саша думал только о том, чтобы не скрючиться, не закрыть руками глаза и не прекращать улыбаться.

Со стороны он выглядел таким надутым, что начальник корпуса внизу под вышкой гордо сказал десантному полковнику:

– Видал, какие важные у нас кадеты!

– Нехорошо летит, – ответил полковник и покачал головой.

Саша повис на стропах. Земля медленно поплыла ему навстречу, и чем ближе становилась земля, тем страшнее становилось Саше. Он быстро-быстро стал думать про кашу из полевой кухни, про черную кадетскую форму, про книгу Бориса Савинкова, которую подарил ему начальник корпуса на день рождения, про доброго офицера из налоговой полиции, который беседовал с Сашей и предлагал службу, общежитие и направление в академию. Он только не подумал о том, что именно поэтому и испугался высоты. Раньше, когда ему было пять лет, он жил на свалке, терять ему было нечего, жизнь была скорее отвратительна, чем мила, вот он и не боялся ничего на свете.

Теперь жизнь ему нравилась.

У него были планы, надежды. У него была Наташа Топорова, в конце концов. И из-за этого всего он боялся высоты.

Удар был несильный, но ноги как-то подогнулись, и Саша упал на задницу. Он даже не почувствовал боли, только что-то вроде звона в правой ноге. Он сидел и смотрел на эту свою ногу, и все не верил, что она сломалась. Саше казалось, что вот сейчас он встанет и пойдет. Только стопа была неестественно вывернута наружу, и повыше лодыжки над кроссовком торчала из-под кожи кость. А Саша все не верил. К нему подбежала Наташа Топорова и стала бинтовать голову.

– Наташка… я, кажется, ногу… вывихнул, – Саша хотел сказать «сломал», но из какого-то суеверия не смог выговорить этого слова.

Наташа заплакала. Побежала к стоявшим поодаль начальнику корпуса и десантному полковнику, но на полдороге обернулась и крикнула:

– Глупости! Ты бы орал!

Саше совсем не было больно. Ему не было больно, когда тащили в санчасть. Не было больно даже, когда снимали кроссовок и срезали штаны. Больно стало только когда доктор в санчасти вправлял кости и накладывал гипсовую лангету.

– Я скоро буду ходить? – спросил Саша доктора.

– Месяца через два. Только сначала тебе надо сделать операцию. Сейчас поедем в госпиталь.

– Операцию?!! – У Саши аж в глазах потемнело от страха. – Госпиталь?!!

Военный госпиталь был старинным, еще царских времен зданием. Сашу положили в офицерскую палату. Пришел доктор, посмотрел Сашины снимки, покрутил ногу.

– Операцию?!! – спросил Саша, и глаза у него стали круглые, как плошки.

– Лучше, конечно, операцию, – сказал доктор. – Можно, впрочем, попробовать поправить спицами…

– Лучше спицами…

– Не дрейфь, десантура!

На соседней с Сашей койке лежал огромного роста человек, похожий на моржа. У него тоже была сломана нога, но он лежал, совершенно спокойно почитывая журнал. Он был в одних трусах, потому что в палате было жарко. Все тело у него было покрыто старыми шрамами. От пуль, от осколков, от хирургических швов. Это он сказал: «Не дрейфь, десантура» – и продолжал говорить:

– Филонить нельзя никогда, малыш, понимаешь? Вот я взорвался на противопехотной мине, и по всем законам мне должно было оторвать ногу. А знаешь, почему не оторвало?

– Почему?

– Потому что я честно бежал в атаку. Широкими шагами, понимаешь? Быстро бежал. Мина успела мне только ногу задеть. А если б я филонил… Так что ты не филонь. Доктор сказал операцию, значит, операцию.

Доктор улыбнулся:

– Вам-то точно операцию, майор.

– Есть операцию! – тот улыбнулся и приложил огромную лапищу к бритой голове.

– Только сначала мальчика, а потом вас.