Незаметная вещь

Потом бабушка ловко намяла Илюшке живот, причем мальчик смеялся, говорил, что ему щекотно и что у него в пузе война.

– Это кишечная колика. Отведите меня в постель. Уколите ему но-шпу с анальгином и, когда я умру, проверьте ему поджелудочную железу. Ничего страшного.

Часа через два мама послала Есю сказать бабушке, что Илюшке стало лучше.

– Все равно, – тихо ответила бабушка. – Совершенно все равно.

И умерла.

Еся видела, как бабушкино лицо стало вдруг застывать. Черты заострялись, пальцы становились прозрачными. Еся наклонилась послушать, дышит ли, и вдруг почувствовала, как морфиновый запах за несколько мгновений сменился другим – ни на что не похожим сладковатым запахом. Еся никогда раньше не видела мертвых и не знала, как они пахнут.

Она вышла на кухню. Родители пили чай. Илюшка уснул, мама причесалась. Она была еще совсем молодая и очень красивая. За окном была осень. Рассвет. Чайник дымился. Брусничное варенье в розетках.

– Бабушка спит?

– По-моему, она умерла.

Еся думала, что мама сейчас заплачет, но мама сказала:

– Можно я допью чай, а потом посмотрю?

И папа сказал маме:

– Ты чудовище.

Еся думала, что мама заплачет, когда увидит бабушку мертвой, но мама не плакала. И когда тело увозили в морг, тоже не плакала. И когда проветривала комнату от удушливого сладкого запаха. И когда принесла свидетельство о смерти. И когда папа рассказывал про гроб и место на кладбище.

На следующий день Илюшка уже чувствовал себя очень хорошо, только его на всякий случай держали на диете. Он носился по комнатам, играл в приключения кота Леопольда, время от времени забегал на кухню и пытался украсть какую-нибудь еду. Он, кажется, даже и не заметил, что бабушки больше нет.

– Милый мой, тебе нельзя конфеты, – улыбалась мама. – Хочешь сухарик?

Вдруг в дверь позвонили. Еся пошла открывать. Илюшка побежал следом. На пороге стоял сгорбленный седой старик в длинном черном макинтоше и в черной широкополой шляпе. Рядом стояла крохотная старушка в черном пальто и черном же платке.

– Здравствуйте, – сказала Еся старику. – Вы, наверное, наш дедушка Исроэл?

Илюшка стоял рядом. С восторгом разглядывал сгорбленного старика и потешно складывал губы, словно бы желая слепить нужное слово для незнакомого явления. Наконец слово слепилось:

– Мама! Почему ты никогда не говорила, что мой дедушка гном?

Дед Исроэл улыбнулся. Молча вошел в квартиру. Молча погладил по голове маленького Илюшку и Есю, которая была на две головы его выше, прошел, не снимая шляпы, на кухню, посмотрел на маму:

– Вот вы какая. Я очень соболезную, что умерла ваша мама. Роза вам что-нибудь поможет.

Сказав это, дед сразу отошел в сторонку, достал из кармана какие-то листочки и стал их читать, покачиваясь. Мама попросила бабушку Розу посидеть пока с Илюшкой. И бабушка Роза стала рассказывать внуку бесконечные сказки про народ, который сорок лет путешествовал по пустыне. Илюшка был убежден, что речь идет о гномах.

А на следующий день были похороны.

Гроб стоял в актовом зале медицинского института, где всю жизнь бабушка Таня работала. Разные немолодые люди говорили про бабушку Таню глупые, хотя и добрые слова. Про то, какой она внесла вклад в медицину, какой она была прекрасный хирург, какой тонкий диагност.

Когда гроб выносили, Еся поцеловала бабушку Таню в лоб, и на губах у нее осталась отвратительная пудра и отвратительный сладкий запах. Как будто целуешь воск.

Похоронный автобус долго ехал по пробкам к кладбищу. Еся сидела рядом с гробом, и от удушливого сладкого запаха ее тошнило. Она пыталась вспомнить что-то хорошее про бабушку Таню и заплакать, но ничего такого не вспоминалось, а только запах становился все невыносимее.

На кладбище Еся опять поцеловала бабушку в лоб.

Гроб закрыли и закопали. Мама молча пошла к автобусу, но автобус застрял в осенней грязи, так что пришлось всем вместе его выталкивать. Пока суд да дело, кто-то принес водки. Еся выпила полстакана, ей стало тепло и очень весело выталкивать из грязи увязший автобус.

Пока ехали домой, девушка проголодалась. На поминках ела за двоих и выпила еще водки. А потом, когда гости стали расходиться, пошла на кухню и спросила у одиноко сидевших в углу на табуретках почти совсем незнакомых бабушки и дедушки, нету ли еще чего поесть.

Ей дали салата. Тут же прибежал Илюшка и тоже стал есть салат.

– Странно как-то, – сказала Еся.

Бабушка умерла, а никто не плачет.

– Ничего странного, – ответил дед Исроэл. – Когда старые люди умирают в своей постели, это хорошо. Тут нечего плакать. Смерть, девочка, это вообще очень незаметная вещь. Такая незаметная, что молодежь часто думает, будто ее и нет.

Дети ели салат. Бабушка Роза поднимала глаза кверху и говорила:

– Господи, ты только посмотри, какие хорошие дети, – она обращалась к Богу напрямую, сквозь потолок. – Посмотри, как они кушают салат. Они, правда, не евреи, но они же в этом не виноваты. К тому же у них умерла бабушка, и их сегодня нельзя наказывать. Посмотри на них. Хотя бы на одну секундочку посмотри, а потом можешь опять отвернуться.