Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов)

Вокруг его смерти много неясного и противоречивого. Известно, что в последние дни Манни жаловался на боли в груди и после настоятельных уговоров друзей записался на прием к врачу на среду, 7 марта. Многие видели его в воскресенье, 4 марта, на крупнейшем рынке антиквариата под Мюнхеном, проходящем в первое воскресенье каждого месяца. На следующий день с ним разговаривали по телефону. Во вторник он не отвечал на звонки и не появился на аукционе, который неукоснительно посещал по вторникам и четвергам. Никто не забил тревогу. В среду он не был на утреннем приеме у врача. И у него не работал автоответчик. В тот же день полиция нашла его мертвым в собственной квартире. По слухам, официальное заключение зафиксировало смерть во сне. В четверг автоответчик опять был включен. Это пробудило у его друзей, которые пока не знали печальную новость и безуспешно продолжали ему звонить, слабую надежду, что он жив, но не может воспользоваться телефоном – например, находясь в реанимации.

Шли дни, складываясь в недели и месяцы, но традиционного объявления в местных газетах о кончине и дне похорон Манни не появлялось. Как могло случиться, что человек с деньгами и связями, с жильем и пенсией, в центре Европы, в XXI веке бесследно пропал, без возможности для его окружения что-нибудь узнать о причине смерти, проводить в последний путь, навестить могилу? Как это вообще возможно, чтобы европеец, который, согласно традиции, должен быть связан с христианской общиной тремя событиями – рождением, вступлением в брак и смертью, исчез с поверхности земли без ведома и участия общины?

Манни был одинок. У него не было ни жены, ни детей. Единственная родственница – сестра-близнец – жила в Дании и, поговаривали, не испытывала добрых чувств ни к Мюнхену, ни к брату. Она распорядилась по поводу места и формы его погребения. Найденный друзьями Манни служащий мэрии, выполнивший ее распоряжение, не имел права раскрыть эту тайну и адресовал просителей к душеприказчице. А она, в свою очередь, не хотела разговаривать ни с кем из друзей Манни под тем предлогом, что у него якобы и друзей-то никогда не было. Ходили слухи, что покойника увезли на север Германии, кремировали и захоронили анонимно. Этого Манни опасался и ни в коем случае себе не желал, о чем собирался оставить дома письменное распоряжение. По другим слухам, его труп оказался в одном из криминологических институтов Германии на судебно-медицинской экспертизе.

Квартира Манни оставалась опечатанной недели спустя после его кончины, автоответчик продолжал работать, в чем я убедился в конце апреля. Значит, на тот момент дело не было закрыто. Друзья гадают: почему полиция была оповещена о его исчезновении не 6, а только 7 февраля? И когда он все-таки умер? Все ли цело в его квартире, в которой, по слухам, он хранил деньги, драгоценности и предметы старины?

Оставим эти вопросы полиции. Вряд ли ответы на них когда-нибудь станут доступны друзьям Манни. Но ясно одно: эту книгу можно рассматривать как единственный памятник, «воздвигнутый» в честь Манни.

* * *

Блошиный рынок – замечательное пространство, с помощью которого можно было бы увековечить память о Манни. Блошиный рынок – это неповторимая, как в детском калейдоскопе, мозаика предметов, позволяющих заглянуть в частную и даже интимную жизнь людей, большая часть которых давно умерли. Это завораживает одних и пугает других. Именно тайны умерших, сокрытые в выставленных на блошином рынке предметах, притягивают и отпугивают. Он мало кого оставляет равнодушным, стоит лишь чуть присмотреться к нему. В этой среде Манни чувствовал себя как рыба в воде. А теперь он и сам стал прошлым с собственными тайнами, которые унес с собой.

Ныне мы больше, чем когда-либо, убеждены, что Манни был неотделим от блошиного рынка, стал плотью от плоти его, а тот, в свою очередь, был формой жизни Манни. После его смерти проект постепенно приобрел новые акценты и вполне самостоятельную логику. Сегодня он посвящен не только блошиным рынкам (и Манни как его представителю), но и повседневному, приватному, неофициальному и непрофессиональному обращению с прошлым в целом. В ходе этой работы мы приобрели множество новых, совершенно неожиданных познаний. По каким-то вопросам – наверняка больше, чем знал или захотел бы рассказать Манни. Многое из того, что он мог бы рассказать, мы, напротив, теперь уже никогда не узнаем. Потому что каждый рассказчик неповторим, поскольку является носителем уникального опыта, в какие бы готовые повествовательные формы он его ни облекал.