Незапертая дверь

Встретились как родственники, как самые близкие люди. Ольга была в своем репертуаре – из сумки на колесах вынимала коробки, коробочки и контейнеры. Маруськины любимые куриные котлетки, тушеная капуста, пирожки с мясом, пирожки с повидлом. Зеленые щи в двухлитровой банке, малосольные огурчики, картофельная запеканка, яблочный пирог с антоновкой – запах стоял на всю квартиру. Маруська хватала то котлетку, то пирожок, висла на Ольгиной шее, лезла целоваться и без конца говорила, как по ней соскучилась.

Потом пили кофе и разговаривали. Анна изо всех сил старалась скрыть свое настроение, но от мудрой и прозорливой Ольги скрыть не получилось.

Рассказала. Слушая ее, Ольга молчала. Потом встала из-за стола, вымыла чашки и снова села напротив застывшей Анны.

– Значит, так, девочка, – спокойно сказала она. – Марусю, если ты не возражаешь, я заберу к себе. Надеюсь, ты мне доверяешь и волноваться не будешь. Подмосковье, свежий воздух, лес и все остальное. Ты знаешь, мы ладим. Пару раз приедем тебя навестить. Часто не обещаю – дорога. Но чтобы ты увидела дочку и была спокойна, приедем. И последнее, по поводу денег. За Марусю денег я не возьму, это не обсуждается. А когда выпишешься – деньги я тебе дам. Немного, но дам, мы, Анюта, из того поколения, которое привыкло откладывать – на черный день, помнишь? Вот и я подкопила немного. На первое время вам хватит. А потом, когда все у тебя наладится, пойдешь работать и отдашь. Торопить не буду, мне они ни к чему, так сказать, нетронутый фонд, на всякий пожарный, – улыбнулась Ольга Васильевна. – И да, Аня! Все будет нормально! Ты меня слышишь? У всех бывают такие периоды, ты мне поверь! Думаешь, у меня не было? Ой, девочка! Такое было… Вот думала – разбегусь и с обрыва в речку. Ей-богу! А потом решила – да черта с два вы меня сломаете! У меня сын, и ради него я все выдержу. Да и моя жизнь чего-то да стоит. Выстояла, Аня. Пережила. И знаешь, – Ольга задумалась, – стала по-другому смотреть на всю эту жизнь… Вообще по-другому. Понимать стала, что важно, а что так, ерунда.

Анна расплакалась.

– Ольга Васильевна, – вдруг спросила она, – а зачем вам вообще это надо? Ну мы с Марусей? Все эти хлопоты? Риски с деньгами? А вдруг не отдам?

Ольга улыбнулась:

– Не отдашь – значит, не отдашь. Тоже мне горе. Помру – похоронят, здесь, на земле, не оставят. Сын, сестра, государство – лично мне без разницы. А зачем надо? Странный, Анюта, вопрос. – Ольга Васильевна помолчала. – Люди мы или нет? Или я Библию зря читаю? И в храм хожу зря? И верую тоже зря? И как мне потом жить, если я мимо пройду и все забуду? Да и не чужие мы с тобой, Аня, бок о бок три месяца прожили! А Марусю я полюбила как внучку. Такая славная девочка! И все, Анют, все! Давай на этом закончим! Ну, мне пора собираться – дорога не близкая, пока доберусь… А накануне за Марусей приеду. И ей-богу, хватит спасибкать!

Вот так. И вправду – бог закрывает дверь, но приоткрывает окно.

Анна не хотела спрашивать про Калеганова, слово себе давала, и все же не выдержала, спросила.

– С Дмитрием Николаевичем? – удивилась Ольга – Нет, не видались. Мы не друзья, Анечка, и даже не приятели. Он меня нанял, работа закончилась, мы расстались. Разумеется, по-хорошему. Он приличный человек. Ну, в общем, дай ему бог.

Ольга умная – никаких вопросов, никаких предположений, никакого осуждения. Она не из тех, кто полезет в душу, ох, как же она отличается от Аниной матери!

Вот все и решилось… И безо всех обошлись. Без тех, кто для нее больше не существует. Так уж вышло, и, кажется, тут Анна не виновата.

Операция прошла без осложнений, и уже через два дня ее подняли и заставили ходить.

Анна плакала от боли, но сражалась как могла. Ей надо выстоять, надеяться не на кого, у нее дочка. Она должна, обязана быть бойцом и борцом.

Пару раз приезжали Ольга с Марусей. Маруська счастливая, рот до ушей, в хвостиках новые ленты, на руке новый браслетик и, главное, новое платье – шотландка, красное с черным, кружевной воротничок и бархатный черный бантик. Не платье – чудо. Откуда? Тетя Оля подарила! Красивое, да, мам? А браслетик? Мам, тебе нравится?

Анна вспомнила, какие подарки единственной внучке привозила родная бабушка. Вспомнила и заплакала от обиды. Мать называла ее злопамятной. Может, и так, но это не забывается. Например, резиновые сапоги. Красивые, блестящие, ярко-желтые, с Микки-Маусом. Чудесные сапожки! Правда, на одну ногу, мать сказала, что не заметила. «Врет, – подумала Анна, – на распродаже схватила, за пару копеек. Думала, сойдет». Или вот варежки. Тоже красивые, ярко-красные, с вывязанным белым медведем. Глаз не оторвать! Если бы не дырка. Та же распродажа за те же две копейки.

И остальные подарки из секонд-хенда: ношеное платье, старые джинсы. Мать никогда не была щедрой, а тут совсем спятила. Анна собрала все в мешок и снесла на помойку.

Мать страшно обиделась:

– В твоем положении не выпендриваются! Тоже мне, две принцессы!

Всю жизнь они разговаривали на разных языках и никогда не понимали друг друга.

Маруська трещала без умолку – они с тетей Олей ездили в зоопарк.