Незапертые двери

С одной стороны, тот факт, что могущественное божество нисходило до разговора с ним, смертным, грел душу и наполнял ее приятным ощущением своей значимости и уникальности. Что ни говори, а даже Наместник ему откровенно завидовал, хотя сам находился с Анрайсом практически на постоянной связи. Но одно дело отношения работодателя, пусть даже бога, с наемным сотрудником, и совсем другое – демонстрация расположения к совершенно постороннему человеку, не обремененному никакими присягами или иными обязательствами. Если позволить себе немного дерзкой смелости, то такое положение вещей можно было бы даже назвать… дружбой.

Оборотной же стороной медали выступал вполне естественный страх, неизменно щекотавший Калиму спину всякий раз, когда он общался с Анрайсом. Простой смертный человек – слишком мелкая сошка, чтобы стоять на одной ступени с богом. Муравей, примостившийся на траке стальной танковой гусеницы и наивно полагающий, что у него все под контролем. Сейдуран уже имел возможность наблюдать за тем, как Анрайс походя испепелял отчаянных глупцов, вздумавших встать на его пути. Не самое приятное зрелище, если честно. И его пристальное внимание к личности экс-премьера вызывало у того неотвязное беспокойство. Ведь иногда и кошка может себе позволить немного поиграть с пойманной мышью.

Ненадолго притихшего Меранина тем временем начала бить мелкая дрожь, заставившая подернуться рябью коньяк в стоявшей на столе бутылке. Толстяк тяжело задышал, на его висках вздулись вены… и вдруг все прекратилось. На мгновение Сейдурану показалось, что заливавший веранду солнечный свет неожиданно померк, и его тело окатило волной могильного холода. Он моргнул, и наваждение исчезло.

– Здравствуйте, Калим! – Меранин повернул голову, обратив на него свой взор…

Хотя такая формулировка представлялась не совсем корректной, поскольку хозяин головы в данный момент пребывал где-то очень и очень далеко, в то время как его телом управляла вселившаяся в него иная могущественная сила.

– Добрый вечер, Ваше Темнейшество!

– Какой сегодня изумительный закат, не правда ли? – рука Альберта поднялась, указывая в сторону моря.

– Несомненно, – согласился Калим, испытывая легкий дискомфорт от того, что вроде бы знакомое тело говорило чужим голосом, используя обороты и выражения Меранину совершенно не свойственные. Он никак не мог привыкнуть к такого рода метаморфозам и чувствовал себя немного неуютно.

Сейдуран никак не мог отделаться от ощущения, что в этом голосе, в его подчеркнутой вежливости, и тонкой, едва различимой иронии, проступают черты Советника Руорна, тело которого долгие годы выступало для Анрайса тюрьмой. Вполне возможно, что длительное заточение в человеческом теле наложило свой отпечаток и на личность самого бога, тем или иным образом влияя на его решения и поступки. Не здесь ли кроется причина их странных отношений? Хотя с чего вдруг? Ведь при жизни-то Сейдуран и Руорн никогда не встречались.

– В каком-то смысле можно сказать, что мы наблюдаем закат уходящей эпохи, – заметил Анрайс. – Мир в очередной раз изменился и прежним не будет уже никогда.

– Откуда такая категоричность? – удивился Калим. – Что-то произошло? Что-то примечательное?

– Финист, последняя независимая планета, наконец выбрала свою сторону.

– О! Вас можно поздравить?

– Можно, – на миг показалось, что Анрайс вздохнул, – но не меня, а мою сестренку.

– Как же ей удалось вас обойти?

– Звание Светлой Богини вовсе не отменяет использования ею темных методов в достижении своих целей. И кое в чем она даже способна дать мне сто очков форы. Сиарна пойдет на использование любых методов и средств, если это приближает ее к намеченной цели. Для нее не существует моральных или этических ограничений. Если ставки достаточно высоки, она пойдет абсолютно на все.

– Ее проклятие все еще дает о себе знать? Я как-то полагал, что после вашего освобождения оно было снято, нет?

– Оно слишком глубоко въелось в ее сущность и, насколько я могу судить, не доставляет ей каких-то неудобств. Да и с чего бы? В конце концов, Свет и Тьма, Черное и Белое, хоть и являются антиподами, но вовсе не тождественны Добру и Злу. Как жестокость отнюдь не чурается ярких лучей софитов, так и во мраке всегда есть место милосердию и прощению. В каком-то смысле теперь и я несу на себе аналогичное проклятие, только наоборот. В порядке компенсации вселенского баланса, если угодно.