Незавершенная месть. Среди безумия

– Мы думали, кузнец погиб. Два человека побежали к нему домой, стучали, стучали – никого. Вот мы и решили, что кузнец был в сарае и там сгорел. Привычку он имел такую – по вечерам в кузне хлопотать. – Йомен помолчал, потянулся за бутылкой бренди, наполнил толстодонный стакан, разом опрокинул в глотку и налил еще. – А тут Сандермир, щенок этот, опять давай трындеть, на сей раз про месть. А потом и говорит, да еще громко так… – Йомен взглянул на Вебба. – Прости, сынок. Ты точно хочешь это услышать?

Вебб кивнул, придвинул к себе бутылку бренди, плеснул изрядную порцию в стакан из-под пива.

– Продолжайте, мистер Йомен. Я слушаю.

– Сандермир сказал: «Это они – фон Мартины – навели на деревню дирижабль. Чтобы всех нас поубивать». И давай вопить, что твоя семья на самом деле немцы, а никакие не голландцы, и что вас всех забрали бы в лагерь для интернированных, если бы отец твой не соврал насчет Голландии. Клялся, будто бы сестра твоя, Анна, ему сказала по секрету, что на самом деле вы не ван Маартены, а фон Мартины и шпионите для немецкой разведки.

Йомен проглотил слезы. Геронсдинцы зашевелились, стали придвигаться друг к другу.

– И мы поверили Сандермиру. Потому что наши мальчики погибли, потому что на нашу деревню упала бомба. Мы решили, Сандермир говорит правду. А он все кричал: идите, отомстите шпионам, пусть жизнями заплатят за ваши страдания. Сейчас это трудно объяснить, но мы все одновременно лишились разума. Мы перестали быть отдельными людьми, а превратились в огромное чудовище, в зверя, который, себя не помня, никому не подчиняясь, кинулся мстить врагам. А вел нас пьяный юнец, внушал нам свои грязные идейки, науськивал, пока мы не поверили, что должны заставить врага страдать – за наших мальчиков, за нашу деревню.

Вебб не поднял глаз, только спросил почти шепотом:

– И что вы сделали?

– Под рукой у нас были уголья; в наших сердцах пылала ненависть. Мы побежали – каждый с горящей головней – прямо к пекарне. Первым бежал Сандермир. Мы были бешеной толпой, в нас не осталось ничего человеческого. А навстречу нам – вот ужас – спешили твои отец с матерью. Хотели узнать, что стряслось, помочь…

Йомен уронил лоб в ладони.

Уайт заговорил вместо хозяина гостиницы:

– Они к нам бегут – а мы к ним, Сандермир впереди. Вопит, разоряется: «Вот он – фриц со своей бабой!» Джейкоб обнял Беттину и бросился обратно в пекарню. Беттина еще кричала: «Анна, Анна, скорее домой!» Потому что твоя сестра тоже выскочила на шум, тоже хотела помочь. В общем, они заперлись в доме.

Уайт перевел дух, потер себе грудь, будто там ныла давняя рана.

– Не знаю, откуда взялся керосин, только пекарня вдруг запылала. А мы вопили, как дикие звери. Мы жаждали крови немцев, которые были заперты внутри.

Вперед выступила миссис Пендл, заговорила чуть слышно:

– Той ночью в нас будто дьявол вселился. Такое в страшном сне не приснится. Мы обезумели; горе владело нами. Мы не могли остановиться. Мы – убийцы, каждый в отдельности и все вместе. Мы сожгли заживо троих невинных людей. Не важно, откуда они были, – главное, что они не сделали ничего дурного. Позор нам. Позор на наши головы.

Фред Йомен овладел собой и продолжил:

– Не помню, когда мы пришли в чувство. К тому времени, как приехала пожарная бригада, от дома остались одни головешки. Власти прислали следователей, но те не стали задавать нам вопросов. А кузнец, оказывается, собирал уголь на железнодорожных путях и был живехонек. – Фред хотел похлопать Вебба по плечу, но не решился. – На другой день мы все поняли. Всю правду. С тех пор нам нет покоя. Мы тяжко больны. Кое-кто покинул деревню – да только разве можно убежать от воспоминаний? Никуда от них не денешься, всюду найдут. Наш грех преследует нас. Мы несем этот крест. Поверь, сынок: в деревне нет ни одного человека, которому не страшно ложиться спать. Потому что каждого из нас преследуют предсмертные крики твоих родных.

– Еще через день принесли телеграмму, что ты пропал без вести, предположительно погиб, – сказал Уайт. – И признаваться не пришлось – не перед кем было. Так и пошло: погибла семья в войну, и все тут. Постепенно мы сами в это поверили, хотя всегда помнили о своем безумии. Мы все клеймены безумием, сынок. – Уайт с вызовом оглядел геронсдинцев: дескать, кто посмеет оспорить мои слова? – А потом начались пожары, каждый год в одну и ту же ночь, в годовщину налета «цеппелина». И мы поняли: нас преследует призрак Пима Мартина. Пим Мартин вернулся, чтобы свести нас всех в могилу, чтобы отомстить. Поэтому мы не заявляли о пожарах в полицию. Мы знали: мы получаем то, что нам причитается. Положа руку на сердце, мы заслуживаем смерти.

Тишина стала вязкой, липкой. Ни один человек не шевельнулся, не кашлянул, не шаркнул подошвой. Только огонь в камине потрескивал, изредка постреливая искрами.

Первым вышел из оцепенения Йомен. Он принялся доставать стаканы и наполнять их бренди. Проделывая это, Йомен говорил: