Незавещанное наследство. Пастернак, Мравинский, Ефремов и другие

Оставалось надеяться, что когда она-таки его на себе женит, ему все припомнится. Но он в загс бросаться не спешил. А если соскочит? Тогда – катастрофа. Такого еще удара Ника может не перенести. Вернуться к прежней себе, вызывающе дерзкой, независимой, после того, как сама добровольно надела ярмо, не получится. Но в любом случае, как чутье подсказывало, даже став вынужденно ее сообщницей, я Нику потеряю.

Как свойственно натурам недалеким, Леня был и хитер, и приметлив. Такие пуще всего боятся, как бы их не надули. Если замуж впервые выходят за тридцать – да хоть королева! – тут что-то подозрительное. А что он Нике нужен именно как муж, Леня понимал.

Понадобилось, видимо, все Никино мастерство, чтобы небылицы, которые она плела, звучали для Лени убедительно. Но он желал подтверждений, доказательств, и мы, наша семья, выступили в качестве гарантов.

Объяснять, что от нас требуется, не пришлось. Панибратский тон с моим мужем, которого Ника прежде сторонилось, задачу сразу определил: здесь она абсолютно свой человек, более мудрый, более опытный, в чьем покровительстве нуждаются, советы ценят. Она подсказывает, наставляет и как нам воспитывать свою дочь, и с кем сближаться, кого остерегаться, и где какой достать дефицит, и прочее, прочее… Бывает, своей бестолковостью мы ее раздражаем, вынуждаем к строгости, она досадует, но все же не оставляет нас из чувства долга.

Так, примерно, разыгрывался этот спектакль, пока наконец они не поженились.

Завели двух овчарок, свирепых, специально для охраны натасканных. В сравнении с нашими псами, на диванах валявшихся, любого пришельца встречающих с ликованием, скатерть слюнявивших, выложив рядом с тарелкой умильные морды, эти, гладкие, мускулистые, свидетельствовали о другом совсем образе жизни, для Переделкино еще необычном, но внедряемом уже по стране.

После начнут вырубать переделкинский лес, особняки «новых русских» полезут с полян, сминая столетние ели, сохранность которых блюл когда-то Никин отец. Недавно еще шокирующий общественность каменный терем поэта-черносотенца Софронова по сравнению с недавно возведенными дворцами будет смотреться лачугой, сколоченной на медные гроши. Писательские амбиции, склоки за место под солнцем расползутся как мокрый картон. Не издание книг, не литературные премии, а приискивание арендаторов для московских квартир станет главной заботой. Найти иностранца, расплачивающегося валютой – вот верх творческих мечтаний. Убежденные урбанисты, презирающие дачную скуку, эвакуируются за город со всем скарбом и присмиреют. Оттуда бы хоть не выгнали, вон ведь как крушат все вокруг.

И по другую сторону барьера наступит паника. «Джентльмены удачи» сочтут выгодней, сподручней к месту стройки сбрасывать десант, хлынет рабочая сила из «ближнего зарубежья», местные умельцы не выдержат конкуренции, от невостребованности спиваясь и умирая один за другим.

В один год уйдут осанистый дядя Петя-водопроводчик, Володя-электрик с лицом падшего ангела, уцелевшие создадут «клуб по интересам» у прилавка винного отдела поселкового магазина: появление там чужаков в рабочих спецовках, покупающих хлеб, молоко, встречено будет в штыки. Они станут врагами, новых хозяев жизни ненависть не коснется, по причине их недосягаемости. В бронированных «Мерседесах» с затемненными стеклами и лиц-то не разберешь.

Но это еще впереди, а первый архитектурный образчик «новорусского» стиля возник, лепясь к бревенчатому дому лесника. Наращенная после стремительность в возведении подробных замков еще только набирала обороты. Ника жаловалась на трудности со стройматериалами, брак, халтуру, рвачество, и выглядела изможденной: то, что она возжелала, давалось тяжело.

Хотя бизнес у Лени пошел успешно. Чем он конкретно занимался, по новым правилам не следовало выяснять. Прежде образование, профессия, должность определяли статус, но, как оказалось, это вовсе не самое главное. Леня в шикарной дубленке выглядел крупным начальником. В нем лоск появился, даже импозантность. Мы с мужем встречали их, чинно прогуливавшихся. Как-то мелькнуло: а все-таки Ника утерла всем нос. Но тут же заметила ее угасший взгляд. В теплом платке, повязанном по-старушечьи, она опиралась на Ленину руку не как победительница, а как предельно уставший путник.

К себе они не звали, что объяснялось просто: в тогдашних условиях обычный ремонт мог с ума свести, а тут стройка затеяна такая, что и приблизиться страшно, грузовики, бульдозеры, и спустя столько месяцев все еще нет крыши – быть может, небоскреб задуман?

А потом они вовсе куда-то пропали. Дом наконец отстроили, но он казался нежилым. Ходили смутные слухи, что Ника заболела чем-то редко встречающимся, и-де Леня даже возил ее за границу, но не известно, помогли ли там.