Незаживающая рана (ЛП)

Но он не показался ни из-за горки, ни из-за полеска, а старуха начала слабеть. Один раз она прижалась к телефонному столбу и, словно впервые задумавшись о тщетности надежды, взглянула назад, вперед. Как хорошо, подумала старуха, что отец похоронен дома, на деревенском кладбище, что у него ухоженная могилка, а где сын? «Где он похоронен?» – истошно кричала ее душа. Неужели действительно все кончено, и никогда ей не дождаться его и придется податься на чужбину к зятю?…

Но почему похоронен? Не может быть, чтобы сын умер, он должен жить, он идет этой дорогой, надо спешить ему навстречу. И она брела по грязи в неведомую даль.

К полудню уже прошла знакомые места, известные деревни. Дорога все вилась среди осенних пейзажей, все с жадностью оглядывала мать, но его нигде не было. Она все шла, но уже выдохлась и часто отдыхала на меже, у столба, на камнях. Остановиться она не смогла, не могла и вернуться: ей казалось, что жизнь ее сына – в той дороге.

По пути ей встретился трактор, он тащил огромную красную молотилку, а на ней и на тракторе сидело несколько парней. Старуха отошла в сторону от грохота и лязга и внимательно осмотрела седоков. Один, пристроившийся рядом с трактористом в кабине, показался ей как-то очень похожим на ее Василька; трактор проехал, а она все смотрела вслед. Сидевший на молотилке парень в телогрейке что-то крикнул ей и засмеялся – Фекла не расслышала слов, но почему-то встрепенулась от его молодого задорного смеха.

Под вечер она уже едва брела, останавливалась, задыхалась от усталости. Старческий взгляд, что так вдохновенно вел ее вдаль, погас понемногу, как погасла и ее нестерпимая надежда встретить сына.

И все же она с бьющимся сердцем вглядывалась в дорогу из-за каждой поворота.

Наконец вера женщины начала угасать. Все чаще приходила мысль, что тщетны ее надежды, бесполезны заботы. Не придет он ни сегодня и никогда, так как нет его уже на белом свете. Все был обман, пустые надежды, и она жаждала узнать, где похоронен ее сын. Это был другой вопрос, но он захватил мать с такой же неимоверной силой, как и тот, что касался его жизни.

В небе все густели багровые тучи, они не плыли сейчас, а собирались, стояли над полями, словно задумав недоброе. Расплывался синеватый сумрак, небо нахмурилось в предвкушении непогоды. Наверное, настал вечер или, может, от туч потемнело до сроку. В холодном воздухе закружились редкие снежинки.

Фекла куда-то шла, уже и сама не зная, куда и зачем. Все больше обуревали ее отчаяние и горе, она знала точно, что счастье не встретит ее на этой дороге. Но не могла она и вернуться назад – не было уже сил у нее на то возвращение.

Дорога привела старуху в какой-то лесок. По обе стороны пути тесно стояли елки, шумел, гудел ветер в их верхушках. На земле шелестели сметённые в колеи листья, блестели лужи рудой мутной воды. Фекла шла по дороге, опираясь на палку, едва переступая больными натруженными ногами. Однако лес вскоре кончился, дорога побежала вниз к одинокому пустому лугу, и Фекла, спохватившись, вдруг остановилась.

На холме, в стороне от дороги, на опушке как-то необычайно ярко и чисто в этот холодный осенний вечер белел каменный обелиск со звездой наверху – обычный военный памятник тем, кто не дошел до Берлина. Шатаясь от горьких предчувствий, что захлестнули душу, Фекла сошла с дороги и, тревожа нетронутый слой опавших листьев, направилась к обелиску.

Он был ухоженный, подправленный и недавно побеленный, это скорбный памятник войны.

Небольшая могилка с увядшей травой и незамысловатыми венками тщательно вычищена; штакетины ограды выкрашены зеленой краской – как и положено военным. На одной стороне обелиска чернела вмонтированная в него дощечка с не очень умело написанными, но четкими буквами – списком похороненных бойцов. В отчаянии повиснув грудью на ограде, старуха впилась взглядом в эти горькие строки.

Нет, его здесь не было. «Лейтенант Аверьянов, гвардии старшина Кузнецов, рядовые Бондарев, Пилипенко, Черных и другие». Но кто же эти другие, почему не написаны их имена?

А может и он тут в числе этих неизвестных «других»?

Фекла уже не могла идти, лишь вцепилась руками в холодные штакетины, и из глубины ее жаром горевшей груди вырвался страшный вопрос:

– Сыночек мой, где же ты?

Чернело небо от туч, шумел голыми ветвями лес, стыла серая даль. Долго еще летели по ветру те ее слова, и истошно кричало материнское сердце от неисцелимой раны войны.

____________________