Нездешний

– Ты не учишься? Что же ты делаешь?

– Газетами торгую. У светофора. Миллионером буду.

– Ах, обманщик! Ах, шалунишка!

– Руку! – рявкнул Димка.

Молодец. Потянулась, наверное, потрепать его по волосам.

– Учти, девка отвязанная, – Олег снизил голос. – Завалимся туда, оттянемся по полной программе.

– А у Генки опять новая? – спросил Паша. – Скажи хоть, как зовут?

– Зовут? Зовут, зовут, зовут… Дина!

– Дина была, когда меня еще осенью отправляли.

– Да? Ну, значит – Зина, – Олег хохотнул. – А я ее по старой памяти Диной зову.

Откликается.

Вот чего Паша не мог понять: Генка – урод, цирковой клоун таким себя не нарисует.

И ток-шоу его – для дебилов. Но – успех, девки западают на него. Вчера на лотке у метро видел в глянцевом журнале: горнолыжники. Среди них Генка с подругой, с этой самой: Диной? Зиной? Написано было: с подругой. Успел уже свозить ее в Австрийские Альпы. Горы, солнце, небо, снег слепящий. Яркие на снегу костюмы, очки в пол-лица. Он было хотел купить этот журнал, и продавец заметил: "Самый свежий номер. Только что получили". Но сопоставил, посмотрел, когда подписан в печать. Примерно в это время наши десантники попали в засаду в горах: туман был сильный. Они лежали мертвые на снегу, а единственный уцелевший, раненый, взятый в плен, ковылял среди трупов и что-то говорил. С чеченцами был французский оператор, он подробно снял все.

– Ну, понеслись! – Олег подхватил его сумку.

В дверях, обернувшись, видел Димкин взгляд. Димка что-то ворчал. Он ворчал: "Какие крутые! Три минуты варились, уже – крутые!..". Но Паша этого не слышал.

По шоссе мчались двумя машинами: впереди – Генка на новой "volvo", цвет металлик, следом – они четверо: Олег с Галкой, а на заднем сидении Мила и он. Мила курила, пепел сигареты стряхивала в коробочку, свернутую из бумаги.

– О тебе легенды ходят, – Галка обернулась к ним меж двух кресел, лицо загорелое зимой. Вот правда: не родись красивой, а родись счастливой. Олега вся страна знает, рейтинг у его музыкальной программы стабильно высокий, и сам парень видный, морда симпатичная, девки по нему сохнут от Москвы до самых до окраин.

Вот, думают, у кого жена красавица. А Галка… Нет, когда привыкнешь к ней – вполне ничего, глаза, например. А уж умна, как бес, держит его в горсти: "Галочка, Галочка…". А у Галочки нос смотрит в рот. Это в Болгарии, на Золотых песках, был он там однажды, все поражался: мужчины – красавцы, женщины – глядеть не на что. Откуда тогда такие красавцы берутся?

– Рассказывают, ты там в атаку всех повел за собой.

– С чем бы это интересно, Галочка, я бы в атаку ходил, например? Журналистам вообще оружие не полагается.

– Скромничает, скромничает, – бормотнул Олег, одновременно резко сигналя, не давая черной "волге" вклиниться между ними и Генкой, – скромность, Паша, самый первый шаг в безвестность. Сам себя не похвалишь, как оплеванный сидишь.

Это поучение Паша слышал от него не раз.

– Мы, Галочка, при начальстве состоим. Начальство врет, и мы вам врем. Это две разные войны: для солдат и для тех, кто про войну рассказывает.

– Не прибедняйся. Мы еще устроим вечер воспоминаний, напряжем его. Правда, Мила, напряжем? – Олег в зеркало заднего вида подмигнул.

– Элементарно, – приопустив стекло, Мила выбросила окурок сигареты, ветром смахнуло его.

На виражах валило их друг к другу, он чувствовал ее бедро, сильную ее ногу. И взгляд Галкин недоуменный, поощряющий ловил. Что-то надо было хотя бы сказать, но ему как наступили на язык. Она сама взяла вожжи в руки:

– Представляю, какой вы там испытали неуют.

Голос из души в душу. Дура ты, прости господи: неуют. Казалось, он уже весь пропах ее духами.

– Да нет, ничего. Вши только одолели.

Она сделала испуганные глаза. Но тут же и расхохоталась веселой шутке. Он не на нее, он на себя злился. А чего ехал? Он знал, чего и почему. Они все – на ты, все вроде бы – одна компашка. Но это – внешне, каждый знает свое место. Олег – один из… А таких, как он, набрать можно, свистни только. Но позвали как равного. Нечто загородное, пятизвездочное, туда раньше одних иностранцев возили.

Польстило, себе-то уж врать не будет.

Мелькали, мелькали по сторонам шоссе избы старые, и сто, и двести лет назад стояли такие же. Только те были под соломой, эти – под шифером. А среди них и в глубине – дворцы новые, краснокирпичные. Башенки. Медные крыши… Вдруг бор сосновый распахнулся. Сосны вперемежку с елями, снег нетронутый, ни птичьего, ни заячьего следа, шоссе летело навстречу, как стрела, над ним и неба не видно, сомкнулись вершины. Представить себе не мог, что есть, уцелели такие леса заповедные под Москвой.

Через два шлагбаума – Олег опускал стекло, называл свою фамилию, охранник шел в стеклянную будку сверяться, и шлагбаум подымался – въехали в мир иной. Домики бревенчатые, как игрушечные, все новенькие, дочиста разметенные дорожки, и еще ездит на ярких автокарах обслуга с лопатами, с метлами. Мужчины борцовского вида в штатском прогуливаются с рациями под незажженными фонарями.