Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Плакаты были большими, марки — маленькими. Но марки СССР мало чем отличались от плакатов. Наверное, их рисовал один и тот же художник. Маленький Ленин походил на херувима, но от запаха ладана в церкви меня подташнивало. Из иностранных марок в магазине имелись только изделия из унылых стран народной демократии. Несмотря на дешевизну, их названия не вызывали фонетического восторга: ПНР, ГДР, НРБ, КНР. К тому же марки предусмотрительно продавали гашёными, так что никаким коммуникативным потенциалом они не обладали. Сами марки были под стать эмитентам: скучные мужчины, носители передовой идеологии. Даже роскошная борода Фиделя исправить положение не могла. Поэтому и вялые рекомендации Всемирова обзавестись друзьями по переписке из стран, образованных согласными звуками, успеха не имели.

То ли дело марки британских колоний! Ямайка, Фолкленды, Северное Борнео. Какая-нибудь Мальта на худой конец. Острова, острова... Пальмы, кокосы, бананы и синее-синее море с королевой Елизаветой на его фоне. Моё поколение уже созрело для поллюций и галлюцинаций, голос ломался, донимали прыщи, над губой пробивался пушок. Профиль Елизаветы сулил нездешнее блаженство. Она была прекрасна и фертильна. Отсутствие штемпеля делало её особенно нежной и доступной для воздушных поцелуев. Забравшись под одеяло, подсвечивал альбом фонариком. Следуя за лучом, обводил острым взглядом зубцы короны и выбившийся локон. Проявленные светом, водяные знаки казались ещё обольстительнее. В одной книжке я прочёл, что гепард способен спариваться только с самкой, которую он видит в первый раз. Этой психологии я не понимал. Сейчас же я думаю о королеве с сочувствием — ведь она так и не узнала, какая бывает на свете любовь.

Ребята бегали на сеансы стриптиза к Борьке Дёгтеву. Цена — пятачок. Борька провертел в комнатной стене дырку, которая вела прямо в ванную. Следовало дождаться, когда грудастая Любка назначит себе банный день. Любка работала в нашей школе пионервожатой, мы с ней здоровались. Когда она начинала громыхать тазами, Борька звонил Андрюхе, Андрюха — Кольке, ну, а там — по цепочке и веером. Жили все близко, иногда успевали, Борькина копилка в виде розовой свиньи становилась всё тяжелее.

Раз и я домчался до Борьки вовремя, но зрелище меня разочаровало. Желающих набилось много, смотреть мешали, видимость — неважная. Прядь от рыжей косы, кусок кожи в мыле. Эта пена оставила меня равнодушным. Тоже мне Афродита. Чего я там не видел? Я немедленно отправился в кинотеатр «Юный зритель» на «Трёх мушкетёров». Смотрел в четвёртый, между прочим, раз. Миледи с её декольте нравилась мне больше Любки. Видимость хорошая, изображение чёткое. Стоило, правда, в два раза дороже.

Отсутствие тактильности, однако, переносилось с переживаниями. Напротив моего дома располагался парикмахерский салон. Вместо стен — гладкое стекло. Удобно, можно никогда не красить. Усевшись на свой широкий подоконник, я рассматривал внутренности этого аквариума. Фифочки, сумочки, дамочки с остатками дореволюционного самоуважения в виде горжетки из чернобурки, надменные современные юноши со взбитыми чубами. Завидно. Посетители и персонал что-то обсуждали, беззвучно открывали рты и даже временами для убедительности по-рыбацки широко разводили руками, но читать по губам я не умел. Несмотря на это, немая фильма всё равно волновала меня.

Особенно глянулась мне молоденькая парикмахерша — яркие губы, белый халатик, телесная сладость и гипотетическая страсть. Запах помады мне тогда нравился. Мой томный взгляд путешествовал не по облакам, а где ему следует. Я мечтал о том мгновении, когда эта нимфа, это второстепенное — так недальновидно уверял толковый словарь — божество, нежно прикоснётся накрашенными ногтями к моим вихрам и остриженные волосы густо лягут к её ступням кукольного размера. Может, даже поцелует в щёчку. Или хотя бы в лобик. В общем, меня несло. Мнилось, что нимфа обута в туфли на стройных шпильках, чулки — непременно с несбитой стрелочкой, хотя таких деталей сквозь двойное стекло было не разобрать. Моё окно блестело чистотой навылет, но стены парикмахерской мыли на удивление редко.

Однажды я собрался с духом и, отрастив как следует неопрятные волосы на манер ансамбля «Битлз», зажал в кулаке сорок копеек и трепетно пересёк переулок. Но когда подошла моя очередь, я оказался в руках вовсе не нимфы, а дородной тётки, обезображенной фиолетовой «химией». Тётка занимала всё пространство взгляда, сдвигала стены. Глаза — обесцветились, лицо — излишне сдобное. Своими сильными толстыми пальцами она скручивала мою шею туда-сюда, капала подкожным жиром, вихры жалко сыпались к подножию её опухших вен. И это называется блаженство? К тому же и моя избранница, как оказалось вблизи, носила вовсе не шпильки и капроновые чулочки, а разбитые тапочки и свалявшиеся шерстяные носки. Благодаря волнению, это я в подробностях разглядел. Да и голос оказался нехорош, речь состояла из свистяще-шипящих. Фонетически она оказалась мне чужда. Заигрывая с солидным

г