Нездешний человек. Роман-конспект о прожитой жизни

Я не сразу понял, что это моё Озеро — я никогда не видел его зимой, снегом слепило. Мы стояли на обрыве, обозначавшем границу мёрзлой земли и скользкого льда. Мела позёмка, вертелся снег, ветер гудел в рукавах. Нагнетание белого. Пейзажу не хватало красок. Но мы приехали не за красками. Там и сям — озябшие точки задумавшихся рыбаков. Что у них на уме? На таком холоду вряд ли в голову лезут грешные мысли, на таком ветру трудно представить себе обнажённое женское тело. Впрочем, на таком холоду адская жара вряд ли могла показаться рыбакам наказанием. Новозаветный ад придумали люди совсем из другого климата. Они полагали, что может быть только жарче и жарче, они не представляли себе, что где-то может становиться лишь холоднее. Рыбаки уставились в свои лунки и медитировали на русский манер, их глаза закатились под лёд. Вот один дёрнул леску, на льду забился окунь. На горизонте виднелся Остров, теперь я узнал его очертания, в прорехах белой занавеси светились заплаты из ярких крыш.

«В общем, так. Люди на твоём Острове — страшнее, чем я думал. Динамитом их не возьмёшь, нам столько не заложить, кругом охрана, логистика слишком сложная, коттеджи сделаны из новейших композитных материалов с расчётом на землетрясение и атомную войну. По виду — обычные оконные стёкла, но их даже гранатомёт не пробьёт».

— А как же моё прошлое? — спросил я. — Они же отняли у нас Остров! У меня, у Оли и у Кирилла. Я Кириллу пообещал отомстить, а он засмеялся. Я этого не допущу, у меня дыхание ровное, кишка не тонка! Я никого не боюсь, я боюсь остаться нездешним.

— Я тебя понимаю, я тоже не допущу.

— Как же не допустить? Динамита у нас с собой нет, логистика, говоришь, трудная, охрана — зверская.

— Ничего, пробьёмся, у меня с собой лазер, он всё выжжет. Чтоб полыхнуло и жахнуло.

— Но тебя же узнают по почерку!

— Пускай узнают. Я хочу, чтобы полыхнуло и жахнуло. Эти люди и меня погубили. Между прочим, генерал Мясорубкин тоже проживает на Острове. Это он продал американцам чертежи моего боевого лазера под видом устройства для сбивания сосулек. Принимая в расчёт мою природную впечатлительность, это он говорил когда-то: будешь бороться за правое дело коммунизма против американского империализма, сделаешься героем и сверхчеловеком, мы дадим тебе орден. А я просто убивал людей. Чёрных и белых, живых, из мяса. Люди мертвы, а империализм жив, в борьбе с насекомыми мы используем американские препараты. Генералы орден мне дали, а пенсию не заплатили, пряников, мол, не хватает на всех. Я кричал ночами, вот жена и ушла. Стал тараканов морить и миллионами ворочать. А зачем они мне? Если даже за миллион баксов ты не смог перевести пять страничек с японского? Так что теперь с тараканов я снова перехожу на млекопитающих. Дело серьёзное, это совсем другой уровень. А твоя Оля и вправду в Анголе воспитывает сирот, это я по своим каналам проверил. Это я их сиротами сделал. Никакого коммунизма не оказалось в помине, страна, где я родился, порвалась по сгибам географической карты, а генералы оккупировали Остров. Они умеют только оккупировать, освобождать не умеют. Мне кажется, перечисленного достаточно. Поговорили, хватит, у нас очень мало времени.

Гашиш достал из багажника тяжёленький сундучок. Открыл крышку, блеснул металл, Гашиш его погладил. «Моя разработка, отечественная, у меня есть свидетельство об изобретении. Впрочем, зачем оно мне? Данная установка проста в обращении, прошла со мной жару и болота, я её от всех уберёг. Видишь красную кнопку? Нажми — всего-то делов. Я бы и сам нажал, но сейчас ты нажмёшь, это твоя идея, я уже много раз нажимал, тебе интересней. Смотри в оба, вот сюда, в окуляр, смотри, не оплошай, это твой единственный шанс. Мой, впрочем, тоже».

Я приник к окуляру. На острове вдруг забегали люди, овчарки, бульдоги, ротвейлеры — будто мы с Гашишом муравейник разворошили. Псы явно лаяли, но лая не было слышно, расстояние приличное. От запорошенной пристани отделился снегоход, он понёсся по льду на воздушных крыльях. С вертолётной площадки поднялся увесистый аппарат, для острастки пальнул в нашу сторону из тяжёлого пулемёта. Пуль в окуляр не было видно, но они свистели, прошли высоко, срезая сосновые сучья и осыпая на голову хвою и снег. Мне стало страшно, но я остался на месте. Оглянулся — джип засыпало снегом, лес стоял стеной.

За нами никого не было, вообще никого. За нами были только мы. Мы — это кто? Все мы очень нервничали.

Мой дядя Стёпа проводил ногтём по лезвию — остёр ли топор?

Мой Всемиров-Кашляк топтал в новых валенках снег. И как ему удалось так быстро вернуться на родину?

Мой Отчайнов стоял трезв и с букетом роз, переминался с ноги на ногу — ждал Людмилу, был готов вращать поворотный крут.

Мой переплётчик Вася грыз себе ногти, церемония открытия музея его имени намечена на сегодня.

Мой библиофил Александр Николаевич вертел на пальце ключ от книжного магазина, разрешительный документ на владение он получит вот-вот. То-то он развернётся!