Нездешний

Четверо надиров погнались за ними. Дурмаст, доехав до леса, ссадил её и поскакал им навстречу. Первому же он разбил топором грудную клетку. Второй сунулся к нему с копьём, но великан отбил удар и снёс надиру голову. Остальное произошло так быстро, что Даниаль ничего не успела рассмотреть. Дурмаст налетел на двух последних, и их кони рухнули наземь, задрав копыта. Он поднялся первым, сверкая на солнце серебристым топором, словно бог войны. Он забрал у убитых надиров запасы съестного и воды и молча привёл Даниаль степную лошадку. Держась под деревьями, они поехали на север.

Ночью похолодало, и они легли спать под одним одеялом. Дурмаст, всё так же молча, разделся и обнял её.

Она ласково улыбнулась ему, и он вытаращил глаза, ощутив холод стали у паха.

— Нож у меня очень острый, Дурмаст. Советую тебе успокоиться и уснуть.

— Довольно было бы простого «нет», женщина! — В голубых глазах блестел холодный гнев.

— Хорошо — считай, что я сказала «нет». Обещаешь не трогать меня?

— Разумеется.

— Поскольку твоё слово не крепче сухой былинки, скажу тебе вот что: если ты возьмёшь меня силой, я тебя непременно убью.

— Я не насильник, женщина, и никогда им не был.

— Меня зовут Даниаль. — Она убрала нож и повернулась к нему спиной.

Он сел и почесал бороду.

— Ты не слишком высокого мнения обо мне, Даниаль. Почему?

— Спи, Дурмаст.

— Ответь мне.

— Что тут отвечать? Ты привёл этих людей к смерти и удрал, даже не оглянувшись назад. Ты самое обыкновенное животное — оставил своих бойцов умирать, а сам бежал.

— Мы бежали вдвоём.

— Да — и знал бы ты, как я себя за это ненавижу.

— А чего бы ты хотела, Даниаль? Ну остался бы я, ну убил бы шесть или семь надиров, а потом меня убили бы самого. Что толку?

— Ты предал их всех.

— Меня самого предали — у меня ведь был договор с этим надирским вождём, Бутасо.

— Ты меня поражаешь. Путники заплатили тебе и рассчитывали на твою верность, а ты продал их надирам.

— Без этого нельзя — иначе надиры не пропустили бы нас через свою землю.

— Скажи это мёртвым.

— Мёртвые не услышат.

Она отодвинулась от него, забрав с собой одеяло.

— Их смерть, я вижу, тебя не трогает?

— А с чего она должна меня трогать? Друзей у меня там не было. Все мы умрём — просто их срок пришёл чуть раньше.

— Там были женщины, дети. Они доверили тебе свою жизнь.

— Ты кто, моя совесть?

— А тебе известно, что это такое?

— Язык у тебя такой же острый, как и нож. Они заплатили мне, чтобы я привёл их в нужное место, — чем же я виноват, если какой-то надирский собакоед нарушил своё слово?

— Ну а меня ты зачем спасал в таком случае?

— Хотел, чтобы ты со мной спала. Это что, тоже преступление?

— Нет, только для меня это не слишком лестно.

— Боги, женщина, — оставайся при своём Нездешнем! Неудивительно, что он так изменился — ты разъедаешь душу, словно кислота. Ладно, дай укрыться.

На следующий день они ехали молча, пока не добрались до последнего ряда холмов у реки.

Дурмаст, остановившись, указал на северо-запад, где виднелись синие горы.

— Самая высокая гора там — это Рабоас, Священный Великан. Река течёт оттуда и впадает в море на сотню миль севернее Пурдола. Называется она Ростриас — Река Мёртвых.

— Что ты намерен делать?

— Тут есть город — найму в нём лодку, и мы поплывём к Рабоасу.

— А как же Нездешний?

— Если он жив, встретимся с ним у горы.

— А почему бы не подождать его в городе?

— Он туда не поедет — сразу двинется на северо-запад. Мы с тобой отклонились на северо-восток, чтобы избежать погони. Бутасо — вождь Копья, западного племени, а здесь земли Волчьей Головы.

— Я думала, мы едем только до Гульготира.

— Я решил иначе.

— Почему?

— Я дренай, и мой прямой долг помочь Нездешнему добыть бронзовые доспехи.

— Какая тебе от этого выгода?

— Ну хватит, поехали! — буркнул он, пришпоривая коня.

Спрятав лошадей, они взобрались на вершину холма над городом. Там насчитывалось около двадцати домов, и вдоль крепкого деревянного причала было выстроено семь складов. За складами виднелось длинное узкое здание с верандой.

— Это гостиница, — сказал Дурмаст, — а заодно и хранилище товаров. Надиров вроде бы не видать.

— А эти люди разве не надиры? — спросила Даниаль, указывая на кучку мужчин у причала.

— Нет, это нотасы — не имеющие племени. Прежде они были отщепенцами, но теперь возделывают землю и плавают по реке, а надиры ездят к ним за железными изделиями, оружием, одеялами и прочим.

— Тебя здесь знают?

— Меня знают почти везде, Даниаль.

Они въехали в город и оставили лошадей у гостиничной коновязи. Внутри было темно и разило потом, прокисшим пивом и прогорклым салом. Даниаль села у закрытого окна и, вздумав открыть ставни, толкнула ими человека, стоявшего снаружи.

— Ты, корова! — завопил он.

Даниаль отвернулась от него, но он ворвался в дом, не переставая вопить, и она достала меч. Мужчина застыл как вкопанный. Он был крепок на вид и одет в меховой полушубок с широким чёрным поясом, на котором висели два длинных ножа.

— Убирайся, не то я убью тебя, — рявкнула Даниаль.

Сзади возник Дурмаст — он ухватил мужчину за пояс и понёс к открытому окну.