Неземля

В двух кварталах от прославленного собора
Здесь березы, что характерно, деталь декора,
А не часть какой-то рощи там, или бора,
Или саморастущей флоры подле забора.
В белых кадках, подсвеченные неоном,
Точно белые свечи, горящие в небе оном.
Вот идет человек, озирая пустынный город,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему за ворот.
Здесь река в часы прилива воняет гнилью,
Парапет присыпан дождем, а не снежной пылью,
Если кто-то возьмется тебе объяснить дорогу,
Скажет он — пройдите на запад еще немного,
А потом через два квартала свернете к югу —
Словно бы читаешь какую старую книгу...
Как бы вы ни рыскали в этом чужом болоте,
Ни Солянки и ни Полянки вы не найдете.
Бог берет человека за самое слабое место
И его переносит в какое-то новое место.
Вот идет человек, запахнувши плотней пиджак свой,
Мокрый ветер с Атлантики лезет ему под жабры.
Я отсюда, говорит человек, погляди, зараза,
Это мне дальний бакен сияет в четыре глаза,
Потому что языки в школе мы изучали,
Я почти понимаю надписи на причале.
Я осяду здесь, средь кирпичных портовых складов,
Мокрый ветер с Атлантики будет мне щеки гладить,
Здесь на черных волнах от бакена свет играет,
Сердце рвется в клочья и больше не умирает.
Я куплю котелок на голову, то есть шляпу,
Также зонтик, и больше не буду плакать.
Я отсюда, говорит человек, погляди, паскуда,
Ибо я ненавижу снег и взыскую чуда...
Ты, ваще, отвечает Город, собирай манатки,
У тебя сапоги в заплатках, а сердце в пятках,
Ишь чего возжаждал — вечные выходные,
English breakfast и кровавые отбивные,
У тебя гниль в жабрах, солитер в кишках, сыпь в горле,
Ты, ваще и не человек, а какой-то Горлум...
Так ползи во тьму с дурной своей парасолькой,
Там твоя Солянка крепко тебя посолит,
Там твоя Полянка сходит с тобой на пьянку,
Так ступай, о волынщик, играющий на тальянке!
Не забудь, говорит Город, теплей одеться,

"Рыба в омуте плеснет..."

Рыба в омуте плеснет,
веткой дерево махнет,
скрипнет гравий под ногой —
не печалься, дорогой.


Стынет чайник на столе,
кто-то ходит по земле,
кто-то с веток воду льет,
спать ребенку не дает.


Расшумелись как на грех
абрикосы и орех,
а в ночных морях кефаль
тусклым взглядом смотрит вдаль.


Не печалься, милый мой, —
я сейчас приду домой,
чтобы тот, кто здесь ходил,
нас с тобой не разбудил.


Видишь, он бредет в траву,
где бурьян цветет во рву,
мимо дома, мимо сна,

"О чем ты плачешь, бедный гой..."