Неземная девочка

Женька… Любимая сестра…

Силы у Надежды Сергеевны на все остались. Даже очень немало сил.

— Я ни при чем… Молодость всегда мечтает, фантазирует, строит самые сногсшибательные проекты. На то она и молодость. И это ее право, — попыталась выйти из положения учительница. — Главное, чтобы потом, позже, эти самые радужные проекты никого не сбили с ног. А как вышло у вас? Мы давно не виделись, не говорили… Расскажите…

— Сердца человеческие не столь глубоки, как вам кажется, — снова лениво заговорил Борис. Филипп аккуратно причесывался. Олег смеялся. — И этих сердец часто не хватает даже на любовь к друзьям, семье, близким. Пардон… Хотя, на мой взгляд, легче и проще слепить собственное счастье, чем счастье окружающих тебя людей. И ежели даже кому-то повезло, он получил все: и любовь, и здоровье, и верность друзей — то по какому-то страшному закону ему и того мало.

— Вы не хотите говорить? — прошептала Надежда.

— Вот тебе и вот… Вопрос можно? А что же мы сейчас делаем? Сидим и болтаем…

— Это не человек, а дурная погода, — надрывно простонала учительница, кинув в сторону Нины умоляющий взгляд.

Нина взяла себе большой кусок колбасы. Вкусно… Марьяшка громко засмеялась.

Почему раньше Нина никогда не замечала постоянно трагического выражения лица Надежды? Эта вечная гримаса уныния и страдания… Печать безнадежности… Откуда это у нее?

— Счастье… — продолжал Борька. — А вы слышали, как русские цари выбирали себе жен? Был такой трюк с банькой. Собирали красивых девок и парили в бане, а потом укладывали спать в жарко натопленных комнатах. Есесьно, девицы ночью все с себя скидывали, а царь ходил среди них да присматривал себе женушку попышнее да поскладнее. А ведь до чего глупо! Ну хорошо, выбрал телом красивую — а может, она при всем при том жуткая стерва и вдобавок полная кретинка?

За столом дружно ржали, радуясь развлечению.

Юная Люська тоже сидела за ужином и слушала весь этот базар с большим удовольствием. Отношения с матерью у нее сложились отвратительные, но Надежда Сергеевна обожала дочь и никогда на нее никому не жаловалась. Люська училась мерзко, делала по сорок ошибок в диктантах. К тому же она была просто выдающейся неряхой: ее сапоги и туфли сроду бы не чистились и не мылись, если бы этого не делала мать, юбки были вечно измяты, волосы висели сальными космами.

И Нина, глядя на Люсю, всегда вспоминала, как любимая учительница однажды брезгливо заметила ей про Женьку:

— Ты бы хоть заставила сестру голову мыть почаще! Вечно сальные волосы!

— Сапожник всегда без сапог, — оправдывалась теперь Надежда, когда поведение дочери становилось совсем нестерпимым.

А в последнее время стала все выходки дочери валить на счет месячных.

Борис всегда безжалостно терзал учительницу. Даже на старенькой, уже немного затрепанной выпускной фотографии — принаряженные «бандиты» стоят в день последнего звонка возле школы — Надежда Сергеевна сидела в первом ряду со скорбным лицом и заплаканными глазами. И в тот день Борис что-то ляпнул ей — какое-то очередное оскорбление. Но тогда Нина не обратила на это внимания — уже надоело обращать! А сегодня на даче вновь все-таки пожалела несчастную, опять полыхающую багровыми пятнами Надежду.

— Ну ладно, Боб, попридержи характер! — примирительно сказала она. — Давай о другом!

— Шурупыч, так она первая начала! — усмехнулся Борис.

Нина заглянула ему в глаза. Как любила она всегда в них смотреть! Особенно когда удавалось поймать момент их стремительного изменения: в них вдруг вспыхивала, загоралась мысль и сразу вслед за ней — насмешка. И, подсмотрев это рождение, Нина каждый раз радовалась.

Неожиданно Люська, поковырявшись в тарелке, злобно крикнула через весь стол матери:

— Опять у тебя картошка недоварена! Сколько раз я тебе говорила!

За столом стало тихо.

— А у Люсеньки опять месячные! — издевательски протянул Борис. — Мухомор — поганый гриб, да хоть красив! Но тут и этого не наблюдается.

Грянул дружный смех. Люся выскочила из-за стола и убежала, наградив Акселевича злобным взглядом.

— Прекрати! — повернулась к нему Нина.

— Не умеете вы, Надежда Сергеевна, детей воспитывать, — мирно протянул Борис. Его доброжелательность напоминала добродушие дворового пса. — Ни чужих, ни своих тем более. А беретесь! Не ваше это дело! И учить не умеете. Вот «Очерки бурсы» Помяловского — потрясающая книга. Ее обязательно нужно прочесть любому человеку, в той или иной степени занимающемуся педагогикой. А любому учителю непреложно надо эту книгу проштудировать и сделать настольной. Только из-за бездарности и невежества русских преподавателей, их трусости и заискивания перед начальством, их лицемерия, их преклонения не перед литературой и наукой, а перед указивками Министерства образования, их принудительной, карательной системы обучения, их безвкусия, их комплексов, их гнусного желания властвовать над детскими душами, поскольку властвовать над взрослыми они не способны, — вот из-за всего этого мы тоже вырастаем невеждами и комплексунами. Бедные люди! И они, и мы.