Достает, значит, платочки и Нежданке их один за другим подсовывает. А она глазы свои трет, да остановиться не может, слезы капают да капают. Энтак скоро она вся утекет, как та Снегурка, растаявши.
От сырости такой с двух сторон разговор уж совсем не клеится. Тишина повисла долгая, тянучая, как патока карамельная. Даже Прозор молчит, чтоб уж никто не услыхал, как голос его дрогнет, если снова что скажет.
И тут с улицы визги и писки ребячьи раздались. Нежданка на стуле своем подскочила, к окну бросилась. А там Олег с Игорем на горке катаются румяные — смеются да толкаются в игре, а дружинник молодой, еще безусый, ловит их, как скатятся, да вверх в небо подкидывает.
Живы! Уфф! Такой уж камень с души упал.
Враз Нежданка рыдать перестала, платочек подальше отложила, смотрит на Прозора вопросительно.
— Морица пропала, — наконец, он главное сказал. — Два дня уж как нет нигде, сыскать не можем.
Вот уж потеря — так потеря! Нежданка бы хмыкнула, не удержалась, коли бы княгиня рядом не сидела.
Ее саму, Нежданку, у тетки Любавы на краю земли нашли, а княжна у них закатилась куды, как горошка махонька, — совсем пропала?
— Я в Медоварах была, — на всякий случай всех предупредила.
Чтобы уж не думали, что и энта козня — ее рук дело. Ежели она один раз Морицу в амбаре заперла, это ж не значит, что теперь кажный раз с нее первый спрос за злыдню.
— Да, тебя никто не обвиняет, — махнул уж Прозор рукой.
Платочек беленький у него из рукава сам вылетел да на пол упал. В лебеденка, однако ж, не превратился. Гусенком толстым к двери побежал, Прозор уж отворил, чтоб под ногами не мешался, со своим «Га-га-га» в разговор не встревал.
Нежданка совсем растерялась. Коли не обвиняют ее, причем уж тогда она и княжна Морица? Снова взгляд с Прозора на князя переводит да обратно.
Как-то не подробно в энтот раз излагают, ничего пока не понять.
— Сыскать помоги, — Прозор попросил. — Не знаю, как ты это делаешь, но больше уж никто не сумеет. Что у девок в голове под кудрями — не дано мне постичь, а ты, мож, и разгадаешь.
Вона в чем признался.
Морицу искать?!! Ей, Нежданке?!! Какой странный день, однако…
— Славка, помоги, — взмолилась княгиня. — Дочь она мне…Так уж сердце за нее болит, да так уж мало я об ней знаю.
— Да, она мне тоже свои тайны не сказывала, — хмуро бывшая нянька откликнулась.
— И, кому песни слагала, не ведаешь? — строго Прозор спросил.
Девка только башкой лохматой помотала.
— Знаю, что к кому-то на свиданки в амбар бегала, — Нежданка уж честно ответила. — А к кому, мне уж и без разницы. То лучше у чернавок спросить, особенно у тех, кого она обижала. Девки промеж собой завсегда шепчутся, жалуются друг дружке, да предупреждают…
— Ну, вот — перва толкова мысль ужо появилась, — похвалил ее Прозор. — Так потихоньку и размотаем энтот клубочек.
— Спасибо тебе, — выдохнула княгиня.
Да за что?! Вроде ничем пока не помогла, а про чернавок — очевидна зацепка. Неужто сидят, два дня ревут, а никто у чернавок не спрашивал? Совсем что ли за людей их считать перестали, с мебелью дубовой равняют?
— Может, ты сама с девками потолкуешь? — Прозор уж дальше свою линию гнет. — Побаиваются они меня, кажется… А тебе вдруг и расскажут что важное.
«Побаиваются»? Серьезно? Он так это называет? Побаиваются они мышек в амбаре. А Прозора все боятся до ужаса, до дрожи в коленках, до обмороков.
— Ну, ладно, могу потолковать, — хмуро Нежданка откликнулась. — Да, они меня, чай, тоже за подругу не признают.
— Все ж тебе больше скажут, чем мне, — как-то уж слишком бодро он заключил. — Пойдем, начнем уж разбираться, и так много времени потеряно.
Для княгини напоказ старается — то понятно, надежду в нее вселяет. Да испортить все легко любым неверным шажочком.
Прозор уж к двери подошел, Нежданка не двинулась с места — морщит лоб, патлы на палец накручивает — думает, что на самом деле поможет.
— Сухотке они все расскажут, коли знают, — наконец, поняла. — Она баба мудрая, да не болтливая, со всех сторон к ней доверие.
Прозор башку свою поворотил да прищурился. А ведь права девка!
Сухотка еще пеленки за Морицей стирала, помнит ее малой, доброй некапризной девочкой, сама там ревет сидит в своей каморе, княжну жалеет. Чай, уж согласится помочь, потолкует с чернавками с глазу на глаз.
Через три часа переговорив с двумя десятками чернавок, Сухотка уж кое-что выяснила.
Кислица, что раньше Зимаве прислуживала, вспомнила да рассказала, что перед тем, как исчезнуть, Морица обрядилась в платье простое городское да куды ходила ненАдолго. А еще про привороты любовные княжна спрашивала, — мол, правда ли, что черным колдовством мужика навечно привязать к себе можно, так, чтобы на других баб и вовсе не смотрел.
Вот энтого еще только не хватало. Приворот!
Вспомнила Нежданка глаза Власа пустые, папкин потусторонний взор блуждающий, — как сквозь толщу воды болотной тятенька родимый на жизнь смотрел да безвольным вовсе сделался.
Да, чтобы Морица-мокрица с ведьмой бессовестной за вязанку белок так же парня какого пригожего сгубили?
Нет, не бывать этому!
Уж она, Нежданка, постарается.