Неждана (СИ)

Мачеха вначале кривилась от такой дружбы Нежданки со старым Василем, а потом смекнула, что пусть уж лучше так — за свекром дряхлым все равно пригляд нужен, не ей же самой за стариком ходить, ей и с детьми забот хватает. Да, и Нежданка окаянная пока за печкой с дедом сидит, в избе полегче дышится.

Толку от ведьминой девчонки все равно в дому никакого — тесто ей не доверишь, веретено — тоже. Нечистая — она, темная душа, даже черти от нее отказались — обратно с того света воротили.

Такую и к скотине не подпускать боязно — молоко у коз и коров враз пропадет. Рубахи обережными узорами расшивать тоже не дашь — все ж загубит злая сила. Вышьет еще вместо добрых знаков проклятия да мороки колдовские.

— Влас, а ты знаешь, с чего кобыла гнедая захромала? — спросит, бывало, Сорока.

— Подкову потеряла, копыто сбила- с чего ж еще, — нехотя, издалека, как с другого береги реки откликнется муж.

— Неждана ей гриву чесала, косы плела, нашептала в ухо, поди, заговор, — доложит Сорока.

— Ну, скажи девке, что я не разрешаю больше к кобыле подходить, — тяжко вздохнет Влас.

Да, как же ребятенка деревенского от лошадей, коров, коз и поросей отлучить? Там столько премудростей крестьянских, что с пеленок постигать надобно. Вроде понимает все Влас, еще помнит, как правильно, а говорит совсем другое, — что Сорока услышать хочет.

— Нежданка, бестолочь! Девка глазливая! — завопит Сорока в другой раз. — Ты зачем в чугунок со щами заглядывала?! Тебе ж отец наказывал сторониться!

— Дедусе набрала пять ложечек, — полушепотом признается девочка

— А теперь все щи скисли! Что семья есть будет?! — мачеха не унимается.

— Богдан грязной ложкой в чугунок лазил, щи хлебал, — доложит Щекарь.

Не для того, чтобы Неждану защитить, а от злости на Богдашу-опять чегось не поделили.

— Неча на брата напраслину возводить, — отмахнется Сорока. — А тебя, ведьмино отродье, я последний раз предупредила, близко к печке не подходи, в посуду зенками не зыркай.

Избавиться от Нежданки никак у мачехи не получалось.

Сколько на болота девку ни посылай, то — за мхом, то — за ягодой, то — за травами, она все домой возвращается. Спасу никакого нет! Гадюки ее не жалят, ни одна трясина не берет. Гнуса на болотах столько — взрослых мужиков до шкелета высасывают, а этой все ни по чем. Воротится в избу, отварами из ковшика умоется и назавтра — как новенькая. Косицы тощие кривенько переплетет, тряпицами простыми подвяжет, и снова к лешему али к кикиморе в гости — шасть!

Виданное ли дело, чтобы в лес да на болота без оберегов ходить? А она все живая каждый раз возвращается. Ясно же, что не зря нечисть до поры до времени ее не трогает, для чего-то приберегает, для делов темных готовит. С такой в одном дому жить — что по тонкому льду на реке весной бегать — рано или поздно все одно провалишься.

Сорока уж и в дальний лес за диким медом Неждану посылала. Вернулась девка оттуда затемно, вся пчелами злыми покусанная, но туесок полный за плечами принесла. Как медведи-то ее в свои владения пропустили? А главное — как выпустили, не заломали?

Когда Нежданка в девять годков с проруби домой воротилась, толкая перед собой тяжелую корзину с отполосканными бельем, окончательно поняла мачеха, что не в ее власти эта поганка. Никак не выжить ей падчерицу из дому своими силами. А раз не избавиться от девки, так пусть хоть за старым Василем приглядывает да свистульки на ярмарку из глины лепит.

Козлики, петушки, кони, утки и зайцы ладно у внучки Василя получались. А уж пели как заливисто на все голоса, какие трели те свистульки выводили- не каждый соловей так по весне расстарается.

Хорошо в городе продать можно то баловство или сменять на что, если торговаться умеючи.

Старшим дочкам Сороки с монет за свистульки приданое в сундуках помаленьку копится. Две козы дойных от козликов расписных уже в хлеву прибыло. Тулупчик Богдаше к зиме справили. А малым молоко козье любую хворь лечит, щеки румянцем у сыночков наливаются — любо-дорого посмотреть.

— Ты, Сорока, вроде неглупая баба, — не выдержала как-то Надея, встретившись с соседкой у колодца. — Детушек своих любишь, как я погляжу.

Сорока насторожилась, не поняла, к чему беседа клонится.

— Пошто сироту обижаешь? Не боишься, что твоим аукнется? — прямо спросила Надейка. — Двор мой впритык к вашему, — не хочу, да слышу, как Неждану терзаешь.

— Ведьмино отродье то, не ребенок, — заклокотала от возмущения Сорока. — От нее одни беды да напасти, поживи-ка с такой в одном дому. Ее мать родная не принимала, — неспроста, поди.

— Устала просто Дарена, умаялась тогда, — покачала головой Надейка.

— Прялка новая пополам треснула, только с ярмарки привезли, — начала загибать пальцы Сорока, — Пять кур нестись перестали, крыша над скотиной все течет, осы под коньком гнездо склеили — по избе летают, Богдашу в шею одна кусила — полдня задыхался мой родненький. В жбан большой мыша упала да сдохла — взвар вылить пришлось, — тут пальцы налевой руке у Сороки закончились.

Она хотела продолжить на правой загибать, да передумала.